их свадьбы. Подарок нельзя назвать счастливым: если муж разлюбил жену, ей остается смотреть в этот кристалл и вспоминать прошлое. Отсюда и его название. Следует признать, что камень частично помогает человеку забыть свое горе. Я знаю: самогипноз, ничего сверхъестественного. Но я когда-то годами смотрела на переливающуюся синеву его граней и видела потерянное безвозвратно… Камень по праву принадлежал Андрею, моему сыну, — вернее, его будущей жене. Теперь я дарю его вам.
Андрей не знал, как отнестись к подарку. Мария Александровна заметила колебание и положила футлярчик с кристаллом ему на ладонь:
— Берите! Род Сатиапалов погиб вместе с моим сыном. Мне будет очень досадно, что я ничем не отблагодарила вас за беспокойство… Майя, пойди, пожалуйста, и закажи для нас с господином Лаптевым какао…
Андрей понял, что рани Мария хочет сказать ему что-то наедине. Поняла и Майя, и сразу вышла.
— Господин Лаптев, — прошептала больная. — Мне осталось жить недолго, я это знаю. Смерть не пугает. Но меня беспокоит моя дочь… Что она здесь будет делать?.. Уговорите ее поехать в Россию. Ей там будет лучше… Обещаете, господин Лаптев?
— Обещаю, — сказал Андрей. В конце концов, ничего другого ответить он не мог. — А сейчас, Мария Александровна, я должен ехать. Меня ждут.
— Счастливо! — сказала больная.
В коридоре Андрей встретил Майю. Она печально смотрела в окно, и, услышав шаги, резко обернулась.
— Вы закончили 'тет-а-тет'? — спросила она с вызовом. Наверное, мама опять заботилась о моей судьбе… Все заботятся обо мне, словно я младенец, и все стараются лишить меня права хотя бы на одно самостоятельное движение…
— Прощайте, Майя! — Андрей подошел к ней и взял за обе руки. — Желаю вам счастья! Я долго буду помнить вас.
— Спасибо… — девушка сникла и тепло добавила: — Я тоже не забуду вас. Вы совсем не похожи на тех, кого мне. приходилось видеть. Мне кажется, что. именно такими сильными и непонятными и должны быть русские… А я…
Майя замолчала и нахмурила лоб.
— Вы знаете, что обозначает мое имя?.. 'Майя', как говорят священные книги брахманизма, это мираж, воспринимаемый за действительность, фата-моргана, которая рассеивается, не оставляя и следа… Очевидно, мои родители невольно дали мне меткое имя… А я так хотела сделать что-нибудь очень хорошее, очень красивое, — такое, что удивило, бы весь мир! Мне казалось иногда, что за плечами есть могучие крылья, и достаточно их расправить, чтобы взлететь за облака… Не смейтесь надо мной. Я говорю лишь потому, что вы не похожи на других и, надеюсь, хоть немного поймете меня… Мне здесь очень, очень тяжело… Вы явились, как посланец другого, чужого и привлекательного мира, разбудили во мне дух беспокойства и противоречий. Вы уедете, а у меня еще долго будет тосковать сердце о невиданном и неузнанном… Господин Лаптев, обещайте мне, что вы приедете еще хоть раз, когда я приглашу вас. Может быть, это будет обременительно для вас, но пообещайте…
Она смотрела в глаза Андрея тоскливым взглядом, словно ожидая холодных и злых слов осуждения. Ее пальцы дрожали, и эта нервная дрожь передавалась Лаптеву, заставляла мышцы напрягаться, а сердце учащенно биться.
— Не смотрите так на меня! — сказал он почти грубо. — Я не выдержу!
Девушка в первый момент не поняла, а потом глаза Андрея сказали ей все.
— Нет, нет!.. — она развела руки, чтобы освободить их, и в этот миг коснулась волосами щеки Андрея.
Не в силах сдержать порыва, он схватил девушку за плечи, поцеловал и, не оглядываясь, пошел, почти побежал.
Майя стояла, словно пораженная молнией, — сердце отплясывало бешеный танец, голова кружилась.
Девушка не знала, что с нею происходит. Если бы ее спросили: пришла ли к ней любовь? — она бы яростно запротестовала. Ей казалось, что поцелуя не было, — просто померещилось. Она не сердилась и не радовалась а только удивлялась странному безволию и тоскливому беспокойству, властно охватившим ее и не исчезавшим.
Лаптев тоже не мог прийти в себя. Все получилось очень неожиданно и оставило чувство горечи и недовольства самим собой. Он не поддержал девушку теплым словом, а повел себя как парень-ветрогон…
Андрей осуждал себя, но чувствовал: повторись встреча вновь — он вновь потеряет самообладание. Майя стала понятной и близкой ему именно в те минуты, когда начала раскрывать свою душу, сильные порывы скованного в желаниях человека.
О, если бы она не была дочерью Сатиапала и жила бы не в Индии, а в Советском Союзе! Тогда каждая встреча с ней стала бы праздником. И не только по ее вызову, а ежедневно он приходил бы к ней, не обращая внимания на время и расстояние!
Глупая фантазия!.. Нужно ехать отсюда, ехать навсегда, забыть имение раджи и златокосую девушку с бархатно-черными глазами; она промелькнула чудесным миражем и, как мираж, исчезнет.
Калинникова и Лаптева провожал сам Сатиапал. Он имел вид сердечного, гостеприимного хозяина, сожалеющего о том, 'что гости уезжают преждевременно, но в глазах у него сменялась целая гамма чувств, — от оскорбления и злости до искреннего сожаления.
— Так приезжайте, приезжайте еще! Возможно, я через месяц-два продемонстрирую вам новые опыты и дам новый трепан, который мне вскоре изготовят…
Сатиапал умышленно избегал прямого обращения: говорил он для Лаптева, полностью игнорируя Калинникова. Андрею это было неприятно, и он отмалчивался, или отвечал односложно.
Когда гости сели в машину, за ворота вышла Майя, ведя на цепочке коричневого пса.
— Господин Лаптев, я хотела подарить вам Самума. Он ваш по праву.
— Благодарю, Майя! — Андрей выпрыгнул из машины в погладил собаку. — Благодарю. Позвольте забрать его немного позже. Я сейчас не смогу уделить Самуму должного внимания.
— Хорошо, Андрей Иванович! — обрадовалась девушка. — Можете забрать его когда угодно.
Имение осталось далеко позади. Андрей оглянулся. Освещенная лучами предзакатного солнца, на шоссе стояла девушка с собакой.
— Майя… — прошептал Лаптев. — Мираж, который сейчас исчезнет и развеется навсегда!
Перед поворотом он оглянулся еще раз и увидел, что к девушке подходит какой-то мужчина. Расстояние не позволяло различить черты лица, но Андрей был убежден, что это Чарли Бертон.
А поздно вечером Лаптев вспомнил о подарке рани Марии.
Он раскрыл футляр, вынул и положил на ладонь голубоватый кристалл горного хрусталя.
Неяркий свет аккумуляторной лампочки играл на блестящих гранях кристалла, причудливо переливался в его глубине.
'Кристалл самозабвенья!' вспомнилось Андрею.
Он посмотрел в глубь кристалла внимательнее. Ему показалось, что там, за голубыми гранями, возникает нечто живое.
Неуловимый плод фантазии, необъяснимая игра света! Легкое дрожание руки передавалось куску хрусталя, видение менялось, обретало прихотливые, причудливые формы.
Андрей знал, что можно загипнотизировать самого себя, если долго и пристально смотреть в полутьме на блестящий предмет. Нечто подобное он чувствовал и теперь. Тускнели и расплывались окружающие предметы, палатка тонула в глубокой мгле, голубой кристалл наполнялся чистым прозрачным сиянием, а на его фоне черной камеи — появился силуэт Майи, — рельефный, близкий и дорогой.
Андрей вздрогнул, видение исчезло.
На руке лежал обыкновенный, старательно отшлифованный кусок голубоватого горного хрусталя.
