пробегавших мимо и беззвучно шептал:
— Поздно… поздно…
Он вдруг спохватился:
— Чарли, надо немедленно бежать в имение! Надо предупредить всех: ни единого выстрела. Бросить все, пусть уничтожают, разрушают. Убежать в джунгли, да, убежать!
Он вынул из кармана крошечную бутылочку, плеснул из нее жидкость сначала на Бертона, затем на себя:
— Теперь нам не страшны змеи. Бежим. Быстрее!
Но как бежать в джунглях! Цепкие ветви сплелись в сплошные сети, корни заплели землю, стволы оскалились острыми сучками. А на дорогу не выйдешь: по ней плетутся отставшие от толпы.
— Скорее, Чарли, скорее!.. — Сатиапал вдруг поморщился и остановился. — Проклятый корень! Нога подвернулась, теперь не смогу идти быстро.
Сжав зубы, напряжением воли превозмогая нестерпимую боль, старик прошел еще несколько сот ярдов и сел.
— Чарли, я вывихнул ногу, идите сами. Спасите рани Марию и Майю.
— Ну, что вы, профессор! Я не могу вас оставить!
— Идите! — крикнул Сатиапал. — Эх, почему вы так поздно рассказали мне о случившемся в Навабгандже?!
Профессор скрипнул зубами и наклонился, развязывая шнурок.
'Почему так поздно?! — Чарли выхватил пистолет и, не целясь, выстрелил в широкую спину. — Потому!.. Потому!'.
Сатиапал покачнулся. Схватился рукой за грудь. Выкрикнул с отчаянием и болью:
— Чарли!.. Мой дорогой!.. Что ты наделал?!.. Ты ведь мой сын!
— А, даже сын?! — Бертона охватила бешеная злоба. — Хватит дурачить!.. Хватит!.. Хватит!.. Хватит!..
Он стрелял, пока не вылетела последняя гильза, заглянул в ствол, плюнул и бросил пистолет в кусты. Подошел к убитому, вынул из его кармана потрепанный бумажник м пачку денег. Сел невдалеке и закурил. Вот теперь действительно все. Это последняя жертва на его пути. Исчезни из памяти все, что было до сих пор! Отныне Чарльз Бертон, будущий профессор и член многих академий мира, станет честным человеком.
Даже тут, рядом с трупом убитого, Чарли не сдержал желания хоть краешком глаза взглянуть на сокровища, владельцем которых стал. Он медленно, с наслаждением раскрыл бумажник Сатиапала.
Но что это!.. Где же черный конвертик с кусками фотопленки?.. Все, что угодно, — чековая книжка, письма, фотографии, а конвертика нет… Может быть, он выпал?.. А может быть, в кармане?
Еще и еще ощупывал Чарли Бертон того, кто действительно был его отцом, и едва не кричал в отчаянии: старик снова обманул его!
Погоди, а не вынула ли этот конвертик Майя?!.. Да, да, только она!.. Это ведь ей хотелось принести своему мужу приданое, достойное дочери раджи!
Ну, так трепещи же! Чарли Бертон найдет тебя всюду, и в конце концов получит свое!
Он еще раз взглянул на Сатиапала и быстро пошел вдоль шоссе.
Катилась беда к имению Сатиапала — многоглазая, многорукая, грозная. Был в ней и справедливый гнев против всех богачей, и фанатическое бешенство одурманенных; стремление к справедливости, и черная слепая злоба.
Началось все с незначительного. Передох в Навабгандже скот, питавшийся 'силосом' Сатиапала. Запечалились, заволновались бедняки. А потом вспомнили, что раджа поручился своим имуществом за каждое животное и решили получить свое. Взяли посохи в руки — не близкий ведь путь — и двинулись торной дорогой — и мусульмане, и индусы. Надеялись мирно поговорить с раджой, да еще и угоститься 'прасадом' в честь Калипуджи.
По дороге начали разбирать, кто же виноват в гибели скота? И доразбирались до того, что схватились за посохи. Мусульман было больше, и они одержали верх над индусами. Те побежали за подмогой в ближайшее селение. С помощью местных мусульман смяли и подмогу.
И пошло: от селения к селению!.. Уже и навабганджцев в толпе осталась десятая, а может быть, и сотая доля; уже не знали, собственно, чего надо от Сатиапала, но поток нельзя было остановить.
…Катилась беда по дороге через джунгли, грозила новейшим лабораториям, чудесным препаратам, богатой библиотеке, хорошим машинам — всему тому, что вскоре стало бы таким нужным индийскому народу, — а в имении об этом и не знали. Телефонная связь прервалась еще с вечера, — такое случалось часто. Сатиапал с Бертоном выехали тайком и ничем не обмолвились о событиях в Навабгандже. Пылали далекие пожарища, но разве не горят в сухую пору года селения в Индии?
Спало имение. Спала Майя в своей небольшой уютной комнате, и ей даже не снился черный пакетик с фотокопиями формул Сатиапала, — тот пакетик, который, сам не зная почему, профессор перед отъездом вынул из бумажника и спрятал в уголке книжного шкафа.
Майе снилось море, — синее, веселое море. Она не видела его никогда и только мечтала о нем, а сейчас стоит на высокой скале, дышит полной грудью, и у нее так легко-легко на сердце.
Море шумит, шумит… Странно: говорили, что оно грохочет, ударяя валами о берег, а в самом деле — гудит монотонно, успокаивающе.
Белые чайки носятся над морем, купаются в лучах утреннего солнца… Майя провожает взглядом птиц и вдруг вспоминает: ей надо что-то сделать… куда-то поехать… А, к Андрею!.. Только нет, вот он идет, такой хороший, милый!.. Смешной: он думает, что Майя спит — трясет ее за плечи, да еще и говорит: 'Вставай!', 'Вставай!'.
— Вставай!.. Вставай!.. — слышит Майя, просыпаясь. — Беда!
Это мать. Она молча показала рукой за окно, и Майя сразу поняла: всему конец. Слышен не грохот моря, а крик толпы; не волны бьются о берег, а грохочут камни об железные ворота.
— Отец уехал. Я приказала охранникам не стрелять. Одевайся быстрее — надо немедленно покинуть имение.
— Хорошо, мамочка…
Майя вскочила с кровати. Где сари?.. Нет его, пропало… Ну, так пусть будет чели, — красное чели невесты. Ты принесло счастье, тебя надо сохранить.
Мысль переметнулась к Андрею: где ты, милый?.. Как хорошо, что ты уехал отсюда вовремя!.. Ты обязательно попробовал бы остановить людей, утративших рассудок… И остановил бы!
Постой, а разве она, жена Андрея, не достойна своего мужа?..
Разве можно отдать на попрание слепой ненависти высшее достижение человеческого разума?!
Майя остановилась на миг, взглянула в зеркало, победно улыбнулась и выбежала из комнаты.
— Куда ты, Майя? — вскрикнула мать.
— Я сейчас.
Девушка бежала, сколько хватало сил. Ей казалось: дорога каждая секунда.
И в самом деле — дорога! Длинный путь к имению Сатиапала несколько охладил воинственный пыл толпы. Один — ослаб, другой — одумался. Но на пути встала преграда — высокие стены, железные ворота. Так прочь преграду! Открывайте, или будет хуже.
На гребне стены появился человек. Будь это вооруженный стражник, Сатиапал, Бертон, Лаптев или вообще кто-нибудь из мужчин, на него бы закричали, загикали, его бы засыпали* камнями и пулями.
Но толпа увидела стройную прекрасную девушку. В красном чели невесты, залитая лучами утреннего солнца, она была подобна цветку, пробившему кирпич и цемент и поднявшемуся над каменной стеной высоко в небо.
Замолкали крики, опустились руки, замахнувшиеся камнями. Тишина, удивительная тишина окутала толпу.
— Люди!.. — Майя подошла к самому краю стены. — Индийцы!.. Чего вы хотите?.. Мой отец задолжал вам? Он отдаст все. Я открою вам все кладовые, все шкафы. Берите, что хотите… Не трогайте только лабораторий. Можно восстановить все: дома, машины, одежду и мебель, — но человеческой мысли не восстановишь. Клянусь вам, что раджа Сатиапал не сделал никому из вас ничего плохого и стремился
