— Небольшие? — недоверчиво протянул Пандульфи.
Да как сказать: жрать нечего и спать негде. Пустяки, одним словом.
— Разумеется, небольшие, — с улыбкой сказал я.
— Ай-яй-яй, — грустно покачал головой ростовщик. — Печально слышать, что подающие большие надежды молодые люди терпят неудобство. Нехорошо.
— Конечно, нехорошо, — с легкостью согласился я. — Так что мы очень на вас рассчитываем, синьор Пандульфи.
— О, вы назвали меня синьором, я очень растроган, — смахнул невидимую слезу с умилившихся глаз, ростовщик. — Сразу вспомнилась родина, милая сердцу Италия, ее горы, поля, луга.
«Макароны, пицца и кьянти», — подумал я.
Хотя не факт, что кьянти уже изобрели.
— Ну, так вы нам поможете?
— Чем именно, я могу оказаться полезен? — в голове ростовщика крутанулась ручка кассового аппарата.
— Не могли бы ссудить нам незначительную сумму, так, на мелкие расходы…
— Смотря что понимать под мелкими расходами. В ваши годы у меня были расходы только на одно — девушки, девушки, девушки… — мечтательно закатил глаза Пандульфи.
Хм, а по виду не скажешь. Сморчок сморчком, а есть что вспомнить о геройской молодости.
Нет, для нас первым делом идут даже не самолеты — ночлег, еда и все такое. Девушки, действительно, потом. Хотя насчет Карла твердой уверенности нет. Есть в нем что-то от дамского угодника.
— Видите ли, мы действительно поступаем на службу в гвардию. Через несколько дней все бумаги будут оформлены, потом получим жалованье, однако до этого срока нам понадобятся деньги.
— Безусловно, безусловно, — кивал ростовщик, как китайский болванчик. — Только не обижайтесь, милостивые господа, я не могу вот так взять и отдать деньги, — итальянец не произнес фразу «первому встречному», но нам сразу стало ясно, что он имеет в виду.
Понятно, одной распиской не отделаться.
Я отстегнул от пояса шпагу и положил на стол.
— Сколько дадите?
— Позвольте, — ростовщик взял шпагу, покрутил в руках, внимательно изучил лезвие, эфес, рукоятку.
— Семейная реликвия, — на всякий случай пояснил я.
— Не спорю, — Пандульфи кивнул. — Что же я всегда рад выручить из затруднительной ситуации. Надеюсь, пяти рублей под сорок процентов годовых будет достаточно.
Я вспомнил напутствие сержанта и решительно произнес:
— Дайте десять рублей, и мы сойдемся на двадцати процентах.
— Боюсь, вы ошиблись адресом, — поджал губы Пандульфи. — Я — не Монетная контора, чтобы давать вам восьмипроцентные ссуды на три четверти стоимости заклада, а вы — не из придворного окружения императрицы.
— Восемь рублей и тридцать процентов, — предложил я.
— Вы торгуетесь как на базаре, — вздохнул Пандульфи.
— Только не говорите, что мы вас разоряем, — предупредил я.
— А что же вы делаете? — вроде искренне удивился ростовщик. — Исключительно из уважения к вашим титулам… кстати, какие у вас титулы?
— Мы бароны, — подбоченившись пояснил Карл, дотоле не вмешивавшийся в разговор.
Пандульфи взгрустнул.
Как выяснилось, в России баронский титул высоко не ставился, ибо почти все прибывшие в страну иностранцы (особенно немцы) оказывались носителями этого дворянского звания. Позднее, баронами за деньги будут становиться ростовщики и финансисты. Так что если кто-то из ваших знакомых хвастается дворянскими корнями, возможно, его предки просто выложили когда-то кругленькую сумму.
— Из уважения к вам, бароны фон Гофен и фон Браун, — продолжил Пандульфи, — я пойду на уступки: семь рублей и тридцать процентов. Это мое последнее предложение.
— Идет, — согласился я, понимая, что лучших условий от него не добьешься.
Получив деньги и оставив в заклад шпагу, мы побыстрее выскочили наружу.
— Поищем постоялый двор подешевле, — сказал я.
Теперь, когда карманы оттягивала приличная сумма денег, на душе стало гораздо теплей. Будущее вновь показалось радужным и веселым.
Не успели мы дойти до конца улицы, как из подворотни ближайшего дома высыпала ватага человек в шесть — рослых, наглых, с дубинками и кистенями в руках. Они быстро нас окружили, преградив дорогу.
— Позвольте пройти, — подался вперед Карл.
Но я, чуя неладное, остановил его.
— Господа, будьте так добры, отсыпьте от щедрот ваших сирым и убогим, — склонился до пояса один из ватажников.
Понятно, что на сирого и убогого он походил так же, как я на балерину.
По небу плыли рыхлые, бесформенные облака. Выглянула луна, залив улицу серебристым светом. А как хорошо начиналось…
Мужчина выпрямился и, сняв с головы шапку, протянул ее к нам.
— Денежки сюда кладите. При нас они целее будут.
Ватажники поддержали его заливистым хохотом. Карл помрачнел, схватился рукой за рукоять шпаги, но пока не спешил ее обнажать.
— С чего вы решили, что у нас есть деньги? — произнес я, пытаясь протянуть время.
Вдруг на улице появятся случайные прохожие, полиция или солдатский наряд. Однако надежды оказались тщетными. Город словно вымер, никого, кроме тощего облезлого кота, рывшегося в мусорной куче в поисках съестных отбросов.
— Нешто вы не от Пандульфи вышли? — хмыкнул веселый ватажник.
Выходит, за лавкой ростовщика установлено наблюдение. Бандиты караулят клиентов итальянца и, выбрав подходящую жертву, грабят. Интересно, знает ли об этом Пандульфи и если да, почему не обращается в полицию и не предупреждает клиентов? Впрочем, он может находиться с разбойниками заодно — сигнал им какой-нибудь подает, фонарем в окошко светит. Деньги, как известно, не пахнут.
По меркам того времени Петербург считался гораздо спокойней в плане преступности, чем Москва. Все же начальство близко, которое время от времени вынуждено меры принимать, чтобы очистить столицу от воров и бандитов. Да и сам Питер город молодой, жизнь в нем только налаживается, вот и не успели как следует закрепиться и войти в полную силу разбойничьи шайки.
Пройдет немного времени, и при взошедшей на престол с помощью гвардейских штыков Елизавете, Петербург переживет страшный период, когда вошедшие во вкус и, почуявшие безнаказанность гвардейцы займутся настоящим грабежом: будут обворовывать знатные дома, к коим сами же поставлены в караул, бесчинствовать на улицах, задирать и бесчестить женщин. А кое-кто из господ офицеров наладит прибыльный бизнес, который в двадцать первом веке называется «крышеванием» — за определенную мзду гвардейцы возьмут под «опеку» трактиры, постоялые дворы, лавки купцов и менял.
Но пока в Питере тихо и спокойно, не считая улицы, где нелегкая вынесла нас прямиком в лапы разбойников.
Не дождавшись ответа, ватажник переспросил:
— Я что грю — нешто вы не от итальяшки идете?
— От него, — согласился я. — Только денег при нас нет. Мы долг возвращали, а теперь пустые как солдат после проститутки.
— Врешь поди! — ватажник хлопнул себя по правой лодыжке.
Почему — вру? Ввожу в заблуждение.
— Я честный человек. Врать мне не к лицу.
— Может ты и честный, но давай-ка мы тебя проверим. Вдруг за подкладку что-нибудь завалилось или
