Иванович, бояться нечего. Так что нами займутся в первую очередь, всех перетрясут, разденут, карманы вывернут. Гвардейцы у меня небогатые, для них копейка лишней не будет, а тут столько бесхозного добра — бери не хочу. Устоять трудно. У самого алчность сразу взыграла, глаза загорелись, едва переборол себя, и то больше из страха, что с рук это так не сойдет. И без того мы по сути «залётчики», как объяснять будем эту операцию — ума не приложу. Если только рассчитывать на то, что победителей не судят, но пока непонятно можно ли назвать это победой. Вдруг Сердецкие настолько эксцентричны, что предпочитают хранить богатства исключительно в медных пятаках. Тогда мы действительно попали. А за то, что пытались освободить крепостного, по головке не погладят, скорее, снимут сердечную со всем содержимым.
Чижиков вздохнул и нехотя высыпал из кармана в сундук горсть пятаков, точно так же поступили и другие гвардейцы, первыми обнаружившие тайник.
— Все? — вопросительно посмотрел я на солдат. — Окститесь!
— Вот те крест, до последней монетки вернули, — размашисто перекрестился «дядька».
— Тогда выставь у дверей караул. А я пойду, проверю, какой нам еще улов достался.
— Да туточки весь улов, в соседней горнице, — сказал Чижиков.
— Да?! — заинтересовался я. — Тоже деньги?
— Какой там! Хлопчики панские. Мы их повязали, чтобы значица бузу не устроили. Один долго сабелькой махал, так я ему табуретом по башке двинул. Не пачкать же шпагу об дурного, — ухмыльнулся «дядька».
— Тоже верно. Сильно зашиб?
— Не, рази что контузил легонько. Мозги из ушей не вытекли, — не без черного юмора пояснил гренадер.
— Тебе б сценарии к ужастикам писать, — невольно улыбнулся я.
— Что? — непонимающе вскинулся гвардеец.
— Ничего, — отмахнулся я.
Хлопцы пана Потоцкого не походили на привычных из исторических книг и фильмов поляков — никаких тебе длиннющих усов, лохматых шапок, кафтанов, кушаков. Вполне нормальные гладковыбритые европейцы, одетые по последней моде, в напудренных париках с неизбежными косицей и буклями. Один, похоже, валялся в отключке — это ему Чижиков зарядил табуреткой, второй был в полном здравии. Он со злостью уставился на меня, и в ответ на мой вопрос, прошипел что-то нечленораздельное. Это могло быть как ругательство, так и вполне себе вежливое объяснение, что по-русски пан поляк не очень, чтобы очень.
Меня ситуация устроила, пускай его допрашивают чиновники из Тайной канцелярии, для них языковых барьеров не существует: дыба, знаете, куда эффективней разговорных курсов.
— Господин капрал, в окна поглядите — едут, — закричал запыхавшийся солдат из пятерки Карла.
Я выглянул в окно и обнаружил, что вся улица забита: перед забором скопилась масса повозок, с которых спрыгивали солдаты, понукаемые знакомым офицером. Семеновцы, сегодня их очередь при Тайной канцелярии дежурить. А вот личность их командира меня не обрадовала — это был ни кто иной, как капитан-поручик Огольцов. Ничего хорошего, его появление мне не сулило. М-да, не было печали… Почему вместо него сюда не пожаловал кто-то другой?! В Семеновском полку чуть ли не сотня офицеров и как нарочно пожаловал тот, кого я смело мог записать себе во враги.
Семеновцы быстро заняли двор, выставили караульных у дверей. Моих гренадер живо оттеснили, отобрали у них шпаги и трофейные мушкеты.
Меня пока не трогали.
— Ваше благородь, шо ж такое деется? — жалобно вскрикнул Михайлов в мою сторону.
Я решительно двинулся к Огольцову:
— Господин капитан-поручик, прошу оставить гренадер лейб-гвардии Измайловского полка в покое.
Офицер, отдававший распоряжения усатому сержанту, обернулся:
— В чем дело капрал? Почему вмешиваетесь не в свое дело? — он узнал меня, довольно осклабился и коротко приказал: — Арестовать.
У меня отобрали шпагу, завернули руки за спину.
— Господин капитан поручик, за что? — громко спросил я. — Это мы вызвали Тайную канцелярию. Здесь творятся странные вещи.
— Сие не твоево ума, капрал.
Я увидел за спиной офицера выросшую фигуру Ушакова, с ним был неприметный чиновник в черном.
— Отпустите капрала, — приказал генерал.
— Слушаюсь, — вытянулся Огольцов.
Семеновцы ослабили хватку. Я с наслаждением расправил болевшие плечи.
— Верните ему шпагу, — холодно произнес Ушаков.
— Сей момент.
Мне сунули шпагу. Я вновь ощутил приятный холодок рукояти, вложил лезвие в ножны и почему-то вновь почувствовал себя человеком. Что ни говори, а оружие — это оружие, даже если не боевое.
— Капрал, возвращайтесь к своим гренадерам, соберитесь вместе в ближайшей зале и ждите меня для дальнейшей беседы.
Ушаков дал знаком понять, что разговор окончен, развернулся и ушел вместе с чиновником. Огольцов зло посмотрел на меня, но перечить приказу генерала не стал.
— Повезло тебе немец снова. Ну да чай и нам Фортуна милость переменит.
Мы с гренадерами сидели в огромном зале, вольготно раскинувшись на коротконогих диванчиках и кушетках. Михайлов случайно обнаружил хозяйскую коллекцию трубок, вместе с Чижиковым распотрошил кисеты с табаком, и закурил, пуская к потолку продолговатые кольца дыма. Ни дать ни взять Холмс с Ватсоном у камина.
Ушаков с чиновником, оказавшимся служащим Монетного двора, вернулись на удивление быстро. Они заставили гвардейцев очистить помещение и остались со мной наедине.
— В рубашке ты, барон, родился, — усмехнулся глава Тайной канцелярии. — Твои молодцы логово фальшивомонетское порушили. Сказывай, как на то вышел. Только мне не ври, я по глазам увижу, ежели брехать станешь.
— Врать я не стану. Все как есть выложу, только простите, что наперед лезу: не могу не спросить, что с гренадерами моими будет?
— Хорошо будет с твоими гренадерами, — пообещал Ушаков. — Казнить вас не за что, а миловать нечем. Пока нечем… — он многозначительно улыбнулся. — Так что барон, не бойся, сказывай…
Я прокашлялся и приступил к долгому рассказу, стараясь не утаивать подробностей:
— Все началось с того, что в моем капральстве вместо князя Сердецкого служил его холоп, Михай…
— Ишь ты какой, из-за холопа крепостного на разбойство пойти решился! — внезапно восхитился Ушаков. — Силен, хвалю тебя. И слова верные говоришь: «сам погибай, а товарища выручай». Самлично придумал или надоумил кто?
— Надоумил, — кивнул я. — Не мои это слова.
— Ты, поди, думал из-за хлопца этого Михая мы с тебя все жилы вытянем? — прищурился Ушаков. — Негоже у барина имущество воровать… Так ведь?
— Так, — склонился я.
— Вот! — поднял указательный палец Ушаков. — Испокону веков на Руси водилось, чтобы о душе мужицкой хозяин и благодетель заботился — помещик, ну а над ним царское величие стояло. Ты же в этот миропорядок влезть решил. И не испужался?
— Испугался немного.
— Значит, испугался, — удовлетворенно протянул Ушаков, — а за пуганного трех непуганых дают. Мне такие персоны ой как нужны. Тимоха, — он взглянул на чиновника: — Выйдь ненадолго.
— Сей секунд, — поклонился чиновник.
