Анисимов мог полностью посвятить себя разработке новой пули. В помощь ему придали полковых артиллеристов. Не знаю, что они творили, но как-то раз чуть не раскатали специально выделенное подворье по бревнам. Сначала что-то громыхнуло, потом дом окутался дымом, из дверей выскочили чихая и кашляя похожие на трубочистов солдаты. Анисимов вышел последним. На чумазом лице расплылась загадочная улыбка. Возможно, такая была у Ньютона, когда тому на голову упало яблоко или у Менделеева, после знаменитого сна.
— Пороху перебрал, — сказал он и скрылся внутри.
Сдается мне, что капитан оказался натурой увлекающейся, и смело ставил рискованные эксперименты, не заботясь о последствиях.
— Надо построить для его экзерциссов другой дом и как можно дальше от цейхгауза, — подумав, произнес Бирон.
«Презентация» у государыни состоялась в положенный срок. Анна Иоанновна пожелала видеть нас в Зимнем доме. Я думал, что кроме нее будет кто-то из генералов или из Кабинета министров, но императрица была в обществе только обер-камергера и Ушакова. Опять расхождение с исторически сложившимся образом недалекой особы, не вмешивавшейся в государственное управление и перепоручившей это неблагодарное занятие группе близких сановников. Анна Иоанновна предпочитала держать руку на пульсе, ее волновало многое. Будучи полковником всех гвардейских полков, она порой лично являлась в полковые дворы с инспекцией. Кроме того, императрица умела слушать советы, не случайно при ней было начато столько полезных для государства дел. Жаль, что свыше Анне Иоанновне отпустили столь короткий срок жизни и царства.
Нас доставили во дворец скрытно, чему немало способствовало то, что в тот день на страже стояли измайловцы. Иностранные послы и прочие любители вынюхивать, что новенького творится в Московии, остались в полном неведении. Мы прошли сквозь галерею запутанных ходов и оказались в Тронной зале. Как часто я стоял там на карауле, будучи рядовым гренадером, и как необычно находиться в центре событий, сжимая вспотевшей рукой эфес шпаги.
В качестве «моделей» подполковник по моему совету использовал гренадер из третьей роты. Карл, Чижиков, Михайлов… знакомые все лица, те, кому я бы рискнул довериться. Статные молодцы ели императрицу глазами, пока та прохаживалась вдоль строя, с интересом разглядывая новую форму. Особенно ее впечатляли кивера, нечто похожее носили сербские гусары, но портные Бирона подошли к делу творчески, и я сам с трудом узнавал первоначальный облик задумки.
— Андрей Иванович, голубчик, скажи мне дремучей, что ты думаешь по сему? — спросила она у Ушакова.
— Недурно, — заметил он. — Господин Бирон постарался. Я бы кое-что добавил. Неплохо бы часовым, что при вашем величестве будут, кирасы определить.
— А не тяжело им будет? — спросила Анна Иоанновна.
— Аккурат в самый раз. Мы ж брать в роту не первого встречного будем. Я тебе, матушка, таких молодцов подберу — кровь с молоком. Не то, что кирасу носить, пахать на них станешь — не устанут.
— Ишь ты, Андрей Иванович, к чему гвардейцев моих приставить хочешь, — засмеялась довольная императрица.
— А что, матушка, и им польза — дух в теле поддержат, и лошадям роздых, — улыбнулся Ушаков.
— Пущай кроме фузей еще и по паре пистолетов заряженных носят, — подал голос обер- камергер.
Густав Бирон вопросительно посмотрел на брата.
— Пригодится. Всякое ведь бывает, а солдатикам твоим больше оружия не повредит, — пояснил фаворит.
— И в какую же это копеечку мне выльется? — спросила Анна. — Мой дядюшка Петр Алексеевич на семьдесят душ кавалергардских одиннадцать тыщ тратил. На такие деньжищи можно полк армейский содержать.
— Эта рота обойдется в скромную сумму. Мы подсчитали, что издержки немногим больше, чем на обычную гвардейскую роту выйдут, — пустился в объяснения Густав. — А безопасность государыни русской для нас важнее любых расходов. Так что не гневайся, матушка, о тебе, да о России печемся.
— Апробацию свою дам, — решила императрица. — Токмо, как генерал Ушаков и обер-камергер говорят, добавьте кирасы с пистолетами. Люблю, когда вокруг оружием громыхают, сладко мне, — мечтательно закатила глаза Анна Иоанновна, действительно знавшая толк в этом деле и оставившая после себя приличную коллекцию огнестрельного оружия. — Где подписаться?
— Тут, Анхен, — подался вперед фаворит.
Императрица вчиталась и задумчиво спросила:
— Кого вы, господин подполковник, в командиры роты баллотируете?
— Капитана гренадер Муханова, — отрапортовал Густав.
— Знаю такого, хороший офицер. Авантажный[17]. И фон Гофена, вижу, пристроить намерены.
— Точно так, матушка. В гренадерские капитан-поручики прочу.
Так, решается моя судьба. Я замер, превратившись в сплошное ухо.
— Спелись вы с ним, однако. Узнают газеты заграничные, что особу мою иноземцы охраняют, скажут что… Что, скажут, Андрей Иванович? — Анна Иоанновна обернулась к Ушакову.
— А, — махнул рукой тот, — нам-то что? Не все ль тебе равно, матушка, что трепачи заморские наговорят. Какой с них спрос!
— Точно, нечего к мнению ихнему прислушиваться, — поддакнул фаворит. — Своим умом жить надо.
— Это все верно, но негоже, чтобы императрицу иностранцы охраняли. И так говорят — кругом-де Анны, императрицы российской, немцы толпятся, продыху не дают. Не обижайтесь, токмо, — она внимательно посмотрела на нас, иностранных «прихлебателей». — Знаю я, что иные из вас голову заради России положат, и на поле бранном проявят себя так, будто тута родина ваша. Но не хочется мне наветов, дабы потомки говорили, что затирала Анна, императрица русская, своих и чужаков лишь привечала. А ведь наговорят такого, чует мое сердце, — с улыбкой Кассандры произнесла она, и у меня невольно сжалось сердце: как точно предсказала эта мудрая женщина будущее.
— Скажи, фон Гофен, давно ль я тебе чин сержантский выписала?
— На днях, ваше величество, — гаркнул я.
— То-то! Иные у меня годами следующего производства дожидаются, а ты как заяц с чина на чин прыгаешь. Через неделю, глядишь, жезл фельдмаршалский в руки примешь. Непорядок это, — погрозила она пальцем. — Вот как мы с тобой, фон Гофен, поступим. Служака ты честный, я об этом и от Андрея Ивановича часто слушала, он мне уши все прожжужал.
Ушаков подмигнул. Что ж, спасибо господин генерал.
— В роту дворцовую, я тебя не возьму, пущай, подполковник русака какого-нибудь подыщет, исполнительного и не спесивого. Есть у тебя такие, Густав?
— Найдутся, ваше величество.
— Вот и прекрасно. А ты, фон Гофен, послужи Андрею Ивановичу. Имеется у него для тебя поручение. Если справишься — я тебя в поручики произведу. Твой ведь командир роты давно по кабакам исшатался весь, пропил мундир гвардейский, честь и совесть. Ну, так мы его в армейскую часть нижним чином сосватаем, поручика вашего… Как фамилия его?
— Дерюгин, — подсказал Густав Бирон.
— Вот-во, Дерюгина в капитан-поручики определим, а тебя, фон Гофен на его место поставим. Не обиделся?
— Никак нет, — отчеканил я.
— Обиделся, по глазам вижу. И правильно делаешь. Мне обидчивые и злые во как нужны, — она сделала резкий знак. — Ну, чай, не в последний раз видимся. Андрей Иванович в обиду не даст. Быть тебе, фон Гофен, с таким покровителем генералом. А пока, прощай. Я вас оставлю, — сказала императрица и ушла.
