Произнеся то, что Марк меньше всего ожидал услышать, существо отвернулось и снова уставилось на луну своими бельмами. Отец рассматривал фарфоровое лицо. Подделка. Что произошло с его сыном? Куда девался его сын? КТО поселился внутри ребенка?..
«Иди спать!» – все еще звучал в ушах низкий голос. Марк точно знал, что не заснет этой ночью и что ему вряд ли удастся заснуть следующей. Или же сон станет просто темной норой, в которую он будет проваливаться от изнеможения. Но «отпуск» наверняка покажется ему слишком коротким. А утром – добро пожаловать в ад с воспоминаниями! Пилюльки? Интересно, долго ли он на них продержится…
Пока вся эта чушь (впрочем, спасительная чушь) вертелась в голове, он по-прежнему стоял возле кресла. Уйти сейчас было бы так же больно, как отодрать от свежей раны запекшуюся кровь. Но ему пришлось сделать это. Безмолвный клубящийся ужас, у которого не было названия и постоянной формы, прогнал его. Призраки вытеснили его прочь из детской – сквозь боль и осознание того, что с этого часа все непоправимо изменилось: в уютный обывательский мирок проникло нечто такое, чему место где-то на свалке средневекового мистического мусора, в тлеющих могильниках души, среди подавленных фобий, в извилистых катакомбах детского безумия, прорытых под прямыми проспектами практичного «взрослого» ума…
Вернувшись в спальню, он не стал будить жену. Он только надеялся, что она не проснется, пока в детской не закончится (перекур?..) сеанс. А потом СУЩЕСТВО проветрит комнату, ляжет спать, и наутро все будет как прежде. Почти как прежде.
Неужели это случилось в первый раз? А хоть и нет – какая разница? И если подобные фокусы продолжаются годами, то чего ждать от будущего двум старшим членам счастливой стандартной семейки, считавшим, что все так славно и спокойно на этой цивилизованной, изученной вдоль и поперек части земного шарика?..
Нет, Марк не стал будить жену и мать этого… этого… «Его зовут Ян, и он – твой сын, – напомнил он себе. – Помоги ему, если сможешь. А если нет – тогда хотя бы не мешай. Кажется, это соответствует твоим принципам. Ты ведь прогрессивный «предок», правда? Не станешь скулить о том, какое оно дерьмовое – новое поколение? Вот и не мешай, чудак. Ведь он сам попросил тебя не мешать. Но был ли это действительно Ян?..»
Марк пролежал без сна до рассвета. Притворился спящим, когда проснулась Динка. С замиранием сердца он прислушивался к ее шагам в коридоре. После туалета она направилась в детскую.
Ему хотелось остановить время. Этим он будто заклинал реальность: ничто не изменилось, ничто не изменилось, пусть все останется по-прежнему! И, кажется, у него получилось. Как выясняется теперь, он обманул только самого себя.
Когда он услышал детский смех и ласковый голос жены, он испытал настоящее облегчение. Значит, пока этот яд, который отравляет каждую минуту существования, придется пить ему одному. Пусть она ни о чем не догадывается как можно дольше. Пусть будет счастлива. Он не сомневался, что для нее удар окажется сокрушительным. Вряд ли она выдержит. Он жалел ее. У него появилось неоспоримое предчувствие, что в будущем ей предстоит взвалить на свои слабые плечи гораздо более тяжкий груз.
17. ВИНС
Раз уж я решил до конца играть в отщепенца, надо было придумать, что делать дальше, где провести время между полуночью и рассветом, когда все как на ладони, несмотря на темноту. Преступников, оленей и орлов практически извели, хотя последних можно увидеть хотя бы в зоопарке. А вот подавляющее большинство «плохих» ребят давно превратилось в полезных членов общества. Но мне промывание мозгов, вернее всего, не грозило – слишком тяжелый случай. И еще – сущий пустяк! – я был озабочен тем, чтобы не стать очередным пациентом Черного Хирурга.
От дальнейшего выбора я был избавлен очень скоро. Как только я ступил на тротуар, прямо в башке раздался жуткий свист, будто фонил микрофон. Этот свист забивал все, раскалывал череп на части; кроме него, не оставалось ничего – ни мыслей, ни ощущений.
Однако мне повезло. Я по крайней мере мог двигаться, а свист означал не только жуткую боль, но и содержал в себе предупреждение. Мой «всадник» сообщал таким неприятным способом о том, что меня засекли и спецкоманда находится совсем близко. Настолько близко, что меня глушили узконаправленным излучателем.
Был бы «всадник» в порядке, я бы уже корчился на тротуаре от невыносимой боли, а то и смирненько лежал бы в параличе, избавленный от всех проблем, связанных со свободой и ответственностью. Дальнейшая перспектива – более или менее длительное пребывание в состоянии «куколки» и небольшая польза обществу в качестве донора внутренних органов…
Вначале я заметался, но очень скоро стало ясно, что деваться некуда. Улица наверняка перекрыта с обеих сторон, так же как проходные дворы. «Всадник» принял защитные меры, и свист снизился до уровня назойливого шума, позволявшего действовать и принимать решения.
Во всем дальнейшем я вижу некое предопределение; простым совпадением этого не объяснишь. Символы из моих сновидений сыграли роль указателей, и я следовал им, не пытаясь анализировать. Все равно терять было нечего…
Я попытался успокоиться и соображать трезво. Улица опустела, что хуже всего. Прохожих разогнали, а местные жители попрятались в своих квартирах. Это означало, что облава перешла в «жесткую» фазу, а сам я – в категорию «особо опасных». Церемониться не будут, пристрелят на месте. Вдобавок был слышен приближающийся рев вертолетных турбин. Времени почти не оставалось.
Я бросил взгляд через улицу. На противоположной стороне находилось самое что ни есть траурное и подходящее к случаю заведение под вывеской «Салон ритуальных услуг». Вполне вероятно, скоро придется этими услугами воспользоваться…
Мое внимание привлекло то, что было выставлено в большой, обитой черным бархатом витрине, за толстым стеклом. Я уже видел когда-то такую штуку, но только не наяву. Для чего она предназначалась в моем давнем полузабытом сновидении? Я не мог вспомнить, и это было мучительно. Так обидно упускать последний шанс!
Предмет выглядел как-то чужеродно, однако я не сумел бы сказать, в чем конкретно заключается это свойство. Ноги сами понесли меня в ту сторону. Я побежал через дорогу и по пути совершенно определенно решил: если салон закрыт, то я разобью витрину, чтобы добраться до той большой деревянной штуки, – и будь что будет. Хоть башкой, но разобью – все равно от башки уже мало толку.
Однако таранить стекло не пришлось. Кроме того, оно почти наверняка было небьющимся. Строгая черная дверь с изящной позолотой распахнулась от легкого толчка. Я вбежал внутрь, гадая, что делать с персоналом, со всеми этими назойливыми похоронными агентами, секретарями и потомственными
