Плод воображения

— Зачем ты меня сюда притащила?

— Ты хотел уничтожить зло? — вкрадчиво спросила Лера-Никита. — Его источник здесь. Оно приходит отсюда и насылает плохие сны. Если тебе повезет, ты с ним встретишься. Убей его, Нестор… и глаз в небе закроется.

87. Лев Кисун: конец покою

Он превыше всего ценил покой, но в покое его оставили только после пятидесяти. Именно оставили — сам он ничем не заслужил подобного счастья и вряд ли сумел бы в одиночку платить за его долгосрочную аренду. Но, слава богу, он был на этом свете не один. После смерти жены, случившейся больше четверти века назад, у него на руках осталась маленькая дочь, которая сделалась смыслом и средоточием всей его жизни. Он полностью посвятил ей свои зрелые годы, о чем ни разу не пожалел и что оказалось его взносом в обеспечение собственной спокойной старости.

Это не значит, что он заранее просчитал возможные последствия, ни в коем случае. Просто в один прекрасный день его старый друг Казимир Могилевич пришел к нему и спросил, как он относится к тому, что уже не молодой, не бедный, много повидавший на своем веку и знающий цену каждому дню и каждой ночи человек мечтает сделать его дочь счастливой.

Сначала Кисун потерял дар речи. Как, отдать Лизу, его сокровище, его умницу, только что с отличием окончившую университет и принятую в аспирантуру, дабы писать диссертацию о поэзии «серебряного века», — другому мужчине? Расстаться с единственным светильником, освещавшим до сих пор светом надежды его скучную холостяцкую жизнь? Должно быть, кто-то из них двоих спятил. Но Казимир выглядел кем угодно, только не сумасшедшим. И намерения его были самыми серьезными. Более того, очень скоро до Кисуна дошло, что тут речь идет не о капризе миллионера и не о похотливых устремлениях старого кобеля. Речь шла о любви — возможно, такой же сильной и последней, как его собственная.

Он ведь не был слепым или глупцом. Он понимал, что творится вокруг, куда катится (вернее, уже прикатился) мир. Забавно, но у него самого была довольно грязная работа, по долгу которой ему приходилось периодически спускаться на самое дно и видеть порок неприкрытым и откровенным. Он прекрасно знал, чем занимаются сверстницы Лизы на задних сиденьях лимузинов с благородной целью заплатить за образование. За ее образование платил он. Поэтому не отказывался ни от каких предложений — ради Лизы он был готов на всё.

Так вот, если взглянуть на вещи трезво: что ждало ее в дальнейшем? Какое будущее? С кем? Рано или поздно грязь неминуемо доберется до нее. Нельзя просуществовать тридцать лет в розовых очках и не поплатиться за чистоту и наивность — а такое неизбежно случится, когда рядом не окажется заботливого папочки-тирана. Кстати, а на что рассчитывал он? Собирался сделать ее заложницей своих представлений о том, как правильно жить? Продержать ее в девушках, пока сам не станет дряхлым стариком, чтобы выносила из-под него горшки? Лишить ее собственной жизни в угоду своему спокойствию? А может, это и есть тихое, растянутое во времени убийство? От подобных мыслей ему становилось не по себе.

Но вот появился Казимир и сказал, что башня из слоновой кости существует. И там будет жить Лиза. Как принцесса. Как любимая принцесса.

По зрелом размышлении Кисун рассудил, что это вполне приемлемое предложение. Правда, он кое-что слышал о шалостях Могилевича и даже когда-то подозревал свою жену в тайной влюбленности в Казимира, но не мог поставить ему в вину ничего явного или доказуемого. В общем, выходило, что о лучшей партии для своей дочери он не мог и мечтать. Опять же, Могилевич был человеком обеспеченным, серьезным, что называется приличным, вхожим в высокие кабинеты, так или иначе связанным с искусством и, самое главное, явно испытывавшим к Лизе глубокую неподдельную любовь.

После свадьбы, сыгранной без лишней помпы и даже утонченно, жизнь преподнесла Кисуну еще один приятный сюрприз. Могилевич, конечно, не унизил своего старого друга и новоиспеченного тестя прямым подарком; всё было сделано через Лизу, а той, само собой разумеется, очень хотелось порадовать и отблагодарить любимого папочку. И на это у нее появились деньги.

В результате спустя пару недель Кисун стал владельцем дома на морском берегу, светлого, бело- терракотового, в мавританском стиле, куда с удовольствием удалился от дел, суеты и грязи большого города. Сбылась его голубая мечта. Теперь у него была возможность читать книги, на которые прежде не хватало времени, слушать музыку, гулять по берегу моря и попытаться понять, имеет ли человеческая жизнь смысл и цель, или это всего лишь стихийный цирк, в котором слепые и горбатые лилипуты развлекают тех, кто побогаче, за кусок хлеба. Себя он, конечно, относил к слепым и горбатым, несмотря на свалившееся на голову благополучие. Просто он был слепым и горбатым лилипутом на пенсии.

А спустя пару месяцев до него дошло, что изящным финтом с воплощением мечты Казимир сплавил тестя подальше и развязал себе руки. Тогда Кисун впервые заметил тщательно скрываемые под макияжем кровоподтеки на лице дочери. От нее он ничего не добился. От Могилевича, впрочем, тоже. Казимир попросил его не вмешиваться в их личную жизнь. Попросил очень вежливо, несмотря на то, что Кисуна держали двое телохранителей и у него были проблемы с дыханием.

С тех пор они не разговаривали. Вообще.

* * *

Он понял, что покою пришел конец, когда услышал шум приближающегося вертолета. Последние несколько дней у него всё валилось из рук; он думал, это старость, оказалось — предчувствие. Лиза не отвечала на звонки. Вроде бы ничего особенного — могла уехать куда-нибудь с муженьком или одна; такое случалось, и довольно часто, хотя до сих пор она всегда предупреждала его об отъезде. Неделю назад, во время разговора с ним, она уверяла, что у нее всё в порядке… и никуда не собиралась. К сожалению, всё плохое обычно случается внезапно. И вертолет был тому лучшим свидетельством.

Он положил книгу на столик рядом с бокалом и початой бутылкой вина и всмотрелся в морской простор. Отсюда, с высоко расположенной террасы, вид открывался потрясающий; привыкнуть к вечно изменчивому и в чем-то до жути неизменному морю было нельзя. «Возможно, — сказал себе Кисун, — я вижу это в последний раз».

Он смотрел на море, пока вертолет приземлялся на плоском участке скалистого берега рядом с домом. И всё еще смотрел, когда тихим, но уверенным шагом на террасу поднялся Могилевич. Казимир, как всегда, был тактичен. Телохранителя он оставил снаружи. И не нарушил молчания, давая возможность хозяину начать первым.

— Она жива? — спросил Кисун, не оборачиваясь.

— Жива… я надеюсь.

— Надеешься?

Он обернулся, и Могилевич узнал прежнего Кисуна. Того, которого боялись. Того, который когда-то был в деле… Это хорошо. Таким он ему и нужен. Вернее, нужен Лизе — ведь всё затевается ради нее… Со времени их последней встречи Лев почти не изменился внешне, а если и изменился, то к лучшему. Могилевич отметил неплохую физическую форму тестя и здоровый цвет лица. По правде говоря, Кисун выглядел куда лучше го самого, тщательно следившего за собой и тратившего на это изрядные суммы. Жизнь на природе, вдали от стрессов и бензинового удушья, имела свои положительные стороны.

Казимир кивнул и протянул ему папку с собранными материалами. Это был момент истины. Если Кисун откажется, найти другого исполнителя, столь же мотивированного, будет невозможно. Придется довольствоваться суррогатом, а Могилевич ненавидел суррогаты с детства, то есть с тех времен, когда его поили кофейным напитком из цикория.

Кисун взял папку. Уселся в кресло и принялся читать.

Теперь уже Могилевич смотрел на море. Он не любил стихию — как и всё, чего не мог контролировать. Она вселяла в него тревогу и подозрение в превосходстве небытия над человеческими потугами. Существовать с этим постоянно означало еще при жизни постепенно переселяться в аморфное ничто. И тут Могилевич понял, почему, кроме всего прочего, он с нетерпением ждет, какое решение примет