использования.
Еще пару секунд они смотрели друг на друга, и наверняка каждый подумал, что избавиться от двух мертвецов немногим сложнее, чем от одного. Лада всё-таки решила ограничиться одним, а Барского использовать по максимуму, пока он еще жив. Что решил Барский, она узнала лишь несколько лет спустя, когда получила от него послание по электронной почте, содержавшее информацию о проекте, со словами в конце: «Мы сможем закончить то, что началось в доме на озере. Любящий тебя Б.».
На самом деле всё началось гораздо раньше, но она поняла, что он имел в виду. И, кроме того, маленький должок за нею всё же имелся: один из
«Ленд ровер» остановился, и она почти нехотя открыла глаза. «Вылезай», — приказала Рыбка. Лада подчинилась, заметив краем глаза, что та прихватила с собой ее сумку. Подняв голову, она увидела фасад здания с вывеской «Отель „Европейский“».
Незнакомка скомандовала скупым жестом: «Шагай вперед», — явно подразумевая, что Лада знает дорогу. Их разделяло три метра — дистанция, при которой любое геройство пресекается легко и быстро. Но Ладе к тому времени уже было не до попыток захвата оружия или, тем более, к бегству. Она решала, сочтет ли конвоировавшая ее Рыбка симуляцией, если она сейчас свалится. А если сочтет, то что станет делать? Лучше не проверять.
И она держалась, хотя всё плыло у нее перед глазами. Она не помнила, как миновала холл и как поднялась по двум лестничным пролетам, — вероятно, на автопилоте. Пару раз она ощущала что-то твердое между лопаток — то ли пистолетный ствол, то ли чужой кулак. А еще, словно пьяная, ударялась об углы и стены — но это не в счет.
Рыбка проявила удивительное терпение, и до двери «люкса» Лада добралась на своих двоих и без новых дырок в теле. Она находилась в той стадии, когда живешь и остаешься в относительном сознании исключительно назло (если даже не очень понимаешь, назло кому).
То, что дверь номера выломана, она всё-таки заметила и запомнила. Картина, открывшаяся ее мутному взгляду, едва не заставила ее выблевать оставшиеся внутренности, но на такое усилие она оказалась уже не способна. Вероятно, это был тот самый «люкс», в котором она вскрыла сейф, хотя сейчас он выглядел неузнаваемо. Прежде всего — кровь. Кровь повсюду. Кровь и мозги. Словно душевнобольной художник пытался размазать по стенам свое безумие, да еще хватило на потолок.
Незнакомка втолкнула ее внутрь. Лада по инерции сделала несколько шагов на подкашивающихся ногах, но устояла. За это время гнездившаяся в ней чернота почуяла присутствие смерти и рванулась навстречу. Дневной свет, лившийся в окна, сделался багровым, кровь — тошнотворно-коричневой, собственные руки — бело-розовыми кусками освежеванной плоти. Такой себе маленький трехкомнатный ад. С удобствами, которыми никто не воспользовался…
Но чернота жадно тянулась к средоточию смерти. Источник крови находился в спальне. Оттуда же доносился запах — еще не мертвечины, всего лишь дерьма. Лада оказалась прямо перед распахнутой дверью, поэтому успела увидеть в излишних подробностях, откуда взялись кровь и мозги. Узнать жертву было, конечно, едва ли возможно.
Тело лежало на кровати вниз лицом (от которого, судя по расколотому черепу, наверняка мало что осталось). Труп был совершенно голым, из разорванного анального отверстия торчал перепачканный в дерьме и крови предмет, в котором Лада даже с готовым отлететь сознанием узнала свой фаллоимитатор.
«Посмотри, что ты наделала», — промелькнула у нее напоследок странная, явно
96. Каплин: «Заходи, дружище»
За дверью была небольшая, замкнутая со всех сторон площадка — голый бетонный пол, стены, крашенные в грязно-голубой цвет, лампочка под очень высоким потолком, — и еще одна дверь прямо напротив той, через которую Каплин попал сюда. Он нисколько не удивился, увидев на двери табличку с номером 69. Площадка выглядела бессмысленным излишеством — если только не была чем-то вроде шлюзовой камеры между легким расстройством воображения и полным безумием.
Но, по крайней мере, голоса смолкли. И снова он показался себе смешным, а едва ли не самым смешным в нем было то, что он связал свои галлюцинации со старой, как мир, деревянной головоломкой, сделанной где-нибудь под Шанхаем. Он с трудом подавил в себе искушение покончить с этим самым простым и грубым способом — раздавить коробку каблуком и посмотреть, что там внутри.
Собравшись с духом, он сделал три шага к двери напротив. Она была точно такой, как дверь шестьдесят девятой квартиры, где поселилась Оксана, — та же отделка, те же замки, та же ручка — и к тому же оказалась незапертой. Он осторожно и медленно приоткрыл ее, увидел знакомую прихожую, маску на стене… только теперь это был не демон, а очень хорошая копия человеческого лица. Вероятно, восковая, а может быть, сделанная из кожи, потому что маска выглядела слегка обвисшей по краям. И эти длинные светлые волосы… Сквозь прорези для глаз виднелась стена.
Наконец до него дошло. Он замер, парализованный страхом. Желудок подпрыгнул вверх и сжался в холодное свинцовое ядро. Значит, всё было ложью — записка, татуировка, маленькая девочка, рисовавшая мелом на асфальте, и большая девочка, сделавшая гравировку лазерным пером гипноза на коре его мозга… Или наоборот — всё было правдой, непоправимой правдой, а он просто не успел?..
— Заходи, дружище, не стесняйся, — раздался из глубины квартиры веселый, слегка гнусавый голос.
Каплин понимал, что это ловушка, но всего лишь еще одна, следующая, очередная «матрешка» — возможно, иллюзорная, которой забавлялся кто-то; и вот представился случай узнать — кто именно. Во всяком случае, ему уже хотелось, чтобы всё поскорее закончилось, пусть даже самым худшим образом, — а разве это не есть цель любой пытки?
Он пересек прихожую, стараясь не смотреть на то, что висело на стене, и чувствуя себя голым, невзирая на тяжелую и неудобную одежду, снятую с мертвеца, а может, именно поэтому. Ждал ли он, что откуда-нибудь снова выскочит Оксана или ее высококачественная копия? Нет, уже нет. Мысль о розыгрыше оказалась стоящей далеко в конце длинной очереди, и он так и не успел до нее добраться. Пульсирующий страх мешал связно соображать. Инстинкт побуждал обзавестись каким-нибудь оружием, но ничего подходящего в прихожей не было.
В темном коридоре, который опять-таки ничем не отличался от уже знакомого ему коридора, стала слышна негромкая музыка, доносившаяся из-за приоткрытой двери; за ней, если верить Оксане, находился дядин кабинет. Дверь спальни, где он неплохо провел время в свой прошлый, намного более приятный визит, была закрыта. Каплин не стал туда соваться — он и так слишком ясно представлял себе, как выглядит труп женщины, с лица которой снята кожа, а с головы — скальп. Или, что еще хуже, она могла и не быть трупом.
Он толкнул дверь кабинета и остановился в дверном проеме. Первым делом он увидел молнии, раскалывавшие темное небо за оконными стеклами. Они сверкали почти непрерывно и совершенно беззвучно, поэтому окна напоминали экраны телевизоров с отключенным звуком.
В этих сомнамбулических вспышках интерьер кабинета смахивал на гравюру, а лицо парня, развалившегося в кресле, — на выбеленную гримом клоунскую рожицу, от взгляда на которую, правда, хотелось не смеяться, а рыдать. Юнец задрал на стол ноги в старомодных двуцветных штиблетах и
