мои жертвы – люди без лиц, пола и возраста; их объединяло только одно – жертвенность. Я убивал их с благодарностью, потому что они давали мне возможность умилостивить моего кровожадного бога, который сделал меня таким. «Брат Каин, иди ко мне», – заманивал меня тонкий и жалобный детский голос. Его незримый обладатель звал меня за собой в темноту, приводил к теплым спящим телам родителей.
И тогда мой ледяной ритуальный нож сверкал в лунном свете. И я слышал торжественную, величественную, неземную, хрустальную музыку иных сфер. И я видел на стенах и в оскорбленных небесах начертанное пылающей кровью слово. Всегда одно и то же слово:
Демон шептал о свободе и любви, немыслимой без свободы и смерти; о том, что все можно изменить, перевернуть, получить власть и устанавливать правила игры. Можно вообще забыть о правилах, но это и есть самая рискованная игра…
А еще мне приснился Гроб Господень. Почему-то он был прозрачным и ужасно хрупким на вид. Внутри него покоился маленький сморщенный старичок. Зрелище было настолько жалким, что во сне я заплакал… Ради Него мы шли на смерть? Ради этого?! Слезы смыли видение и высохли в черноте, наступавшей в промежутках. Но не было мне покоя…
Жасмин стала средоточием вожделения, мистической жертвой извращенной природы, в матке которой скапливалась отрава. Ее распаленное тело так и ходило ходуном; в ее сдавленных кошачьих воплях и похотливых движениях содержалось недвусмысленное обещание. Она искушала меня, отдаваясь моим рукам, но где-то поблизости дежурила смерть. И я видел порой пустые глазницы черепа вместо глаз Жасмин и веселый оскал Костлявой вместо грязных, искусанных в порыве страсти губ… А сквозь глазницы можно было заглянуть в будущее. «Она беременна от тебя, – шептало это будущее. – Твой детеныш унаследует все!..» Я верил в это.
Я видел в снах то время, когда Зона опустеет, – и я тоже приложу к этому руку! Меня терзали кошмары: безликие жертвы взирали из темноты и ласково шептали: «Зачем ты погубил нас?..» Нечистая совесть сжигала меня изнутри; змеи, черви, крысы – кто там еще пожирал мои внутренности? Нескончаемая пытка – наказание за то, чего я пока не совершил!
Я видел в снах города, которые будут разрушены, счастливых людей, которые умрут. Как череп сквозь нежную кожу красавицы, сквозь цветущие парки и многолюдные проспекты проступали видения развалин – над ними бродили пыльные смерчи, вмещавшие миллионы неприкаянных душ, и мертвецы кричали из могил: «Когда же ты сдохнешь, проклятое отродье?! Мы ждем тебя, чтобы отомстить…»
Таким образом, у меня не было убежища ни в этой жизни, ни за порогом смерти.
Зато я знал, что мне теперь делать. Решение зрело долго, слишком долго, но действовал я быстро. И это не было импульсивным и бессмысленным деянием безумца, которого людской и высший суды всегда освобождают от ответственности. Сама возможность совершить нечто абсолютно кощунственное придавала мне уверенности в своих силах, в том, что в последний момент рука не дрогнет…
Первые лучи восходящего солнца, первый свет нарождающегося дня – это была заря и моего возрождения. «Откуда, по-твоему, берутся компы, болван?» Надеюсь, я этого никогда не узнаю.
Я отошел в сторонку, якобы по нужде. Улучив момент, незаметно вытащил из кармана моток струн, выбрал и отделил самую тонкую. Блеск! Руки слегка вспотели. Я испытывал тревогу – но лишь за то, чтобы мое настоящее, непревзойденное преступление не оказалось фарсом. Если Посол продумал все наперед и комбинация подстроена, значит, сейчас тот, к кому тянутся нити (или струны?!), покатывается со смеху…
Я подкрался к нему сзади, стараясь ступать неслышно и опасаясь тех самых невидимых «глаз» на затылке Ангела. Но это было всего лишь очередным глупым суеверием. Он по-прежнему сидел неподвижно, уставившись во все еще темную западную сторону. Костер догорал и отбрасывал пурпурные отблески на его шею и кобуру.
Излучатель – вот что заслуживало особого внимания. Стать компом или «бараном» – пожалуй, невелика разница. Одинаковое дерьмо, на мой невзыскательный вкус…
Жасмин еще спала. Сейчас ее лицо было удивительно невинным и казалось почти детским. Мохнатое родимое пятно сливалось с тенью. Я не хотел бы, чтобы она проснулась сейчас. Пусть самое худшее совершается во время сна – почти каждую ночь на несколько часов все мы становимся святыми…
Удавка – оружие особенное. Я собирался воспользоваться им в первый раз. Я был неумелым душителем, но обладал силой и быстротой. Добавьте сюда остывшую за сутки ненависть и предопределение – получится неотразимая смесь.
Набросив петлю на шею Посла, я сразу же резко затянул ее, скрестив руки, затем упал на спину, увлекая за собой Судейского. Он захрипел и затрясся в предсмертном танце. Было чертовски трудно удержать его, несмотря на то что струна перерезала ему глотку и вошла глубоко, до самых позвонков. Из раны хлестнула зеленоватая жидкость с омерзительным запахом. Я давился от вони, но держал.
Ангел еще жил – гораздо дольше, чем я рассчитывал. Кроме того, я чувствовал, что витки врезаются в мои собственные кисти, обмотанные полосами плотной ткани. Как видите, я неплохо подготовился… На всякий случай я прижал подбородок к груди, однако Посол не пытался проломить затылком мою переносицу, да и не мог бы этого сделать – струна порвала шейные мышцы, – зато он успел вытащить излучатель. Это было рефлексом, движением, доступным даже умирающему.
Я находился сзади и обвил его длинное тело ногами, чтобы не попасть под конус. Рука бьющегося в агонии Ангела бешено дергалась, и невидимый луч слепо и беспорядочно шарил в окружающем мраке… Я не знал, на какую мощность переведен излучатель и активирован ли он вообще, но любой ценой старался не «испечь» мозги.
Ангел содрогнулся еще несколько раз и наконец затих. Для верности я держал металлическую петлю стянутой еще около минуты, пока руки не начали дрожать от перенапряжения. Мертвец казался тяжелым, как надгробная плита. Едкая зеленая жижа стекала мне на грудь и пробиралась под одежду. Это было похоже на укусы множества насекомых одновременно, но я стерпел…
Убедившись, что Ангел мертв (почти отрезанная голова, выкатившиеся незрячие глаза, вывалившийся багровый язык и скрюченные пальцы), я откинул голову, расслабился и отдышался.
Закончив грязное, но полезное дело, я намеревался без промедления перейти к приятному. Слишком долго протомившись в заключении, начинаешь ценить каждую минуту, проведенную на свободе.
Я наклонился над Жасмин и тронул ее за плечо. Она тут же повернулась ко мне, податливая, словно тряпичная кукла. Ее тело было абсолютно расслабленным. Пустые глаза уставились в небо. Из уголка рта стекала по подбородку струйка желтоватой слюны.
