понравился её подарок. А я ломаю голову, куда теперь эту роскошную гадость дену. Мамочка постоянно будет спрашивать: почему не ходишь с моей сумкой? Так что день рождения никогда не кончится. Ладно, скажу, что берегу такую красоту для особых случаев.
Я, кстати, вообще ненавижу этот день. Не хочу быть на год старше и делать вид, будто счастлива от этого. Все поздравляют, когда надо, наоборот, выражать соболезнование.
Мы с папой неплохо посидели в ресторане, он подарил мне кулончик с сапфиром, очень симпатичный. Вот это я понимаю, подарок родному ребёнку. Цепочка золотая, настоящий сапфир. Хоть и маленький, но настоящий. Я сразу его надела. Будет мой талисман.
Итак, мне пятнадцать лет. Чувствую себя старухой, как будто уже тридцать, и все в прошлом. Вот интересно, Ике двадцать два, а чувствует себя младенцем. У неё жизнь кончилась в десять, когда убили родителей у неё на глазах. А потом опять началась в семнадцать, когда она познакомилась с Марком. Получается — минус семь лет. Я так не могу. Моя жизнь как будто никогда не начиналась — и постоянно кончается. То есть мне кажется, я, ещё не родившись, умерла. Господи, что за глупости? Откуда это, дневник? Ты не знаешь?
Я спросила у папы, почему он с мамой развёлся. Он сказал, что просто встретил другую женщину, влюбился. У мамы тяжёлый характер, мне ли этого не знать.
На самом деле характер тут совершенно ни при чём. Та, другая, была моложе. Но с ней он тоже развёлся, встретил Маринку. Года через три опять разведётся. Я, конечно, очень его люблю, но он тоже немного псих. Погоня за вечной молодостью. Свою догнать нельзя, так хотя бы за чужую подержаться…
Из-за того, что он такой, у меня, кстати, тяжёлые комплексы. Дикий страх возраста. Время летит, как безумное, и постоянно счётчик в голове щёлкает. Мне кажется, после тридцати жизнь у женщины вообще заканчивается. Вот смерти я почему-то совсем не боюсь, а старости, морщин, пигментных пятен, седины, всего этого возрастного уродства боюсь ужасно. У меня прямо фобия какая-то. Понимаю, что глупо думать о таких вещах в пятнадцать лет, но все равно думаю.
Мой папочка считает старухой любую женщину после двадцати семи. Для Марка старуха Ика, хотя ей только двадцать два и она выглядит младше меня.
Конечно, если есть бабки, можно сделать пластику, подтяжки всякие, но ведь это всегда видно. Не знаю как. По глазам, что ли? И к тому же на это подсаживаются, как на наркотики. Начинают и не могут остановиться.
Ладно, о чём я? Это пока не мои проблемы.
Холодно. Пришлось открыть окно, очень хочется курить. Знаю, что нельзя, вредно для малыша, но одну, слабенькую, так и быть, я себе позволю. Видел бы ты, мой бумажный друг, этого нового старпера! Важный такой дядька, глазки маленькие, бегают, морда круглая. С виду здоровый, мощный. И не подумаешь, что у него между ног фитюлька размером с мой мизинец.
Правда, радоваться особенно нечему. Есть кое-что похуже простого fuck. Когда на тебе сопит и елозит потный импотент, центнер старого гнилого мяса, хочется сдохнуть на полчасика. А может, и навсегда. Если бы не V., я бы, пожалуй, нажралась колёс, запила бы водкой, накурилась травки от души, и фигли меня бы потом откачали.
Я, кстати, часто думаю об этом. Особенно когда выхожу ночью на балкон покурить. Так и тянет вниз, честное слово! Девятый этаж. Внизу голый асфальт. Если сначала колеса, а потом прыжок, то вообще кайф. Несколько мгновений абсолютного кайфа. Полет в невесомости.
Интересно, зачем я потащила Ника в клуб, на концерт? Тебе правда интересно, мой дневник? Ну тогда слушай.
Во-первых, это оказался неплохой способ сачкануть, не трахаться с ним той ночью. Вроде бы встретились, культурно пообщались, и ничего не было.
Во-вторых, я хотела показать моему драгоценному V., что я не такая маленькая бесполезная дурочка, как многие считают. У меня есть связи, например знакомый итальянец, профессор, я могу через него сделать для V. промоушен в Италии. Я вся из себя деловая, и толковая, даже могу стать для него чем-то вроде продюсера.
Ник ни фига не понял и, кажется, разозлился. Стал читать мне лекции, что опасно посещать такие места. Нудил всю дорогу. А я была даже рада. Мне дико не хотелось после концерта V. залезать в койку с Ником.
Вообще, странно. Мне с обычными клиентами-старперами иногда бывает легче, чем с Ником. Когда я поняла, что люблю V., и особенно когда узнала, что беременна, Ник вдруг показался мне таким мерзким.
С клиентами всё ясно. Обслужила. Заработала. Гуд бай, детка. А с Ником у нас как бы даже любовь. Конечно, бабки я из него тяну, я же не совсем идиотка, чтобы спать с ним, стареньким, просто так, из сострадания.
Любой, самый вонючий клиент лучше Ника. Потому что не врёт. Себе не врёт. Вот это главное. Платит за удовольствие и не изображает возвышенную неземную любовь. Мухи отдельно, котлеты отдельно. А с Ником все вместе. И мухи, и котлеты. Гадость. Но самое ужасное, что я тоже начинаю ему в этом подыгрывать. Мне хочется играть в эту игру. Мне хочется верить, что старик, с которым я сплю почти два года, действительно любит меня. На самом деле наши отношения хуже воровства, грязнее любой грязи. Лучше обслужить десять тупых грубых ублюдков, чем переспать с нежным утончённым Ником.
Ладно, все это бред, глупости. Ребёночек во мне, совсем ещё маленький, ни в чём не виноват. Клянусь, учёный биоробот будет последним! Ика говорит, среди импотентов больше всего садюг. Похоже на правду. И ещё, Ика говорит, что, если мы с V. поженимся, я рискую повторить судьбу моей мамы. Вокруг него крутится слишком много девиц, выбор огромный, постоянное искушение, перед которым ни один мужик не устоит. Она считает, что я нужна V. только для очередного скандала. Сожительство с малолеткой, да ещё дочерью заклятого врага — это круто для жёлтой прессы. Якобы он использует меня для очередной PR- кампании и бросит.
Бред, бред, бред! Ика просто завидует мне. У неё жизнь была ещё хуже, чем у меня. Родителей убили у неё на глазах, она осталась одна в десять лет, со злыдней тёткой, которая чуть не сделала её психом. Или, может, даже и сделала, потому, что только сумасшедшая может любить Марка.
Он сволочь, мразь. Ей тошно от этой своей любви. Уйти ей некуда, разве что назад, в Быково, уехать, к тётке. Ни денег, ни квартиры, ничего у неё нет, поэтому в башке все сдвинуто, ни во что не верит, придумала для меня и V. жуткое словечко — «сожительство».
У нас с V. пока нет никакого «сожительства». Мы спали только четыре раза. Кстати, совсем другое дело, когда спишь с любимым человеком. Я потом ходила вся такая нереальная, ещё немножко — и растворюсь в воздухе от счастья. Мой V. гений, не только в поэзии, но и в жизни. Он единственный и последний поэт. У меня мурашки по коже от его песен. Интересно, что будет, когда он узнает о ребёнке? У него ведь нет детей. А ему, между прочим, уже за сорок. Баб всяких было полно, однако ни одна от него не залетела. Значит, ни одна не любила ни секунды. Залетают, когда любят.
Так классно держать это в тайне! Иногда мне кажется, что он, мой ребёночек, моя тайна, потихоньку шевелится, двигает ручками, ножками. Конечно, я знаю, ещё рано, он слишком маленький. Я люблю разговаривать с ним, прикольно говорить не наружу, а внутрь. Снаружи все гнусь, грязь, чужой мир. А внутри солнышко моё, сидит себе, и уютно ему, спокойно. Я уже знаю, что он мальчик. Сейчас вот лягу спать, спою ему колыбельную песенку.
Борис Александрович перевернул очередную страницу, встал, прошёлся по комнате.
«Когда мы встретились, Женя первым делом спросила, проверил ли я сочинения. Теперь ясно, почему её это так беспокоило. Значит, все правда. Я не обознался, — думал он, нервно расхаживая из угла в угол. — Что же мне делать? Позвонить Жене, вернуть ей дневник, поговорить ещё раз? А Карина? Неужели она знает? Или Женя полагается на её честность, на то, что подруга не станет читать? Нет, дело не в честности. Карина близорука, она вряд ли сумеет разобрать тут хотя бы несколько строк. Даже мне трудно. У меня слезятся глаза, то ли от напряжения, то ли от жалости, не знаю».
Строки из «Божественной комедии» вспыхнули в голове,
