— Это наши каратисты, — с гордостью объяснила директриса, — у них сегодня последняя тренировка перед соревнованиями. Прошу ко мне в кабинет.
— Вот видишь, — прошептала на ухо Наташа, — не твоя публика. Они каратисты, этим всё сказано.
В кабинете директрисы был накрыт стол. Чай, пирожки, бутерброды. Бориска плюхнулся в кресло, накинулся на еду.
Ударник Гриня стал доставать из сумки водку, у него там оказалось бутылок пять, и каждую он любовно приветствовал:
— Вот она, родимая, вот она, лапушка, а вот ещё, красотуля холодненькая, потненькая…
— Да вы кушайте, кушайте, угощайтесь, — суетилась директриса, — Валентин, вы что-то грустный сегодня, — она протянула ему тарелку с пирожками, — попробуйте, это наша сотрудница испекла, библиотекарь. Вот, кстати, она тут передала мне диск, чтобы вы подписали для её племянника. Он ваш тёзка, тоже Валентин.
Вазелин отстранил тарелку, молча раскрыл плоскую коробку с диском, чиркнул наискосок: «Привет тёзке!», поставил свой размашистый автограф.
— Валя, вы себя плохо чувствуете? — не унималась директриса. — Я вас не узнаю, вы обычно такой весёлый.
— Мы просто устали, сегодня утром прилетели из Саратова, — объяснила Наташа, — рейс задержался, ночь бессонная.
Группа и администратор угощались вовсю, уже разлили водку, жевали, смеялись. Никакой бессонной ночи не было. Из Саратова они прилетели накануне вечером, в десять. Вазелин спал с полуночи до полудня, проснулся злой и опухший.
Нельзя сказать, чтобы короткие весенние гастроли по волжским городам прошли так уж плохо. Залы в основном были полны, поклонницы толпились у гостиниц. Вроде бы все, как обычно, однако с каждым городом, с каждым очередным концертом толпа становилась немного жиже, крики тише. Нигде никого не раздавили, нигде не снесли ограждений. Последний концерт в Саратове пришлось отменить. Накануне скончался какой-то крупный местный чиновник, и так случилось, что гражданскую панихиду решено было проводить именно в том концертном зале, в котором планировался концерт Вазелина.
— Вы с ума сошли?! Хотите, чтобы у вас здесь все разнесли?! — кипятился толстый Бориска, объясняясь с местной администрацией.
Но ничего страшного не произошло. Перед артистами извинились, публике вернули деньги.
— Что теперь, вешаться, что ли? — рассуждали музыканты в ресторане, в аэропорту. — Надо думать, менять репертуар, искать что-то новое. Мы уже третий год работаем на одном приёме, крутим десяток песен. Да, это классные песни, это шлягеры, но все приедается, а конкуренция дикая.
— Пора мочить конкурентов, — мрачно произнёс Вазелин.
Никто его не услышал, кроме Наташи. Она улыбнулась, как всегда улыбалась в ответ на его шутки, даже самые грубые и несмешные.
Перед выходом на сцену Вазелин выпил рюмку хорошего коньяку в полном одиночестве, закурил сигару. Ему нравилось курить перед зеркалом и смотреть, как проступает сквозь медленные слои дыма его красивое породистое лицо. Кто-то из журналистов однажды удачно заметил, что с возрастом он все больше становится похож на Шаляпина. Долгожданный и, вероятно, последний гений русского вокала. Голос, лицо и барственная осанка, как у Шаляпина. Но этого мало. Великий певец был всего лишь исполнителем. Вазелин сам сочинял музыку и стихи, и некоторые называли его сегодняшним Вертинским. Диапазон его голоса позволял плавно подниматься от шаляпинского баса к тенору Вертинского и съезжать обратно в пространстве одной песни. Нашлась фанатка, которая создала в Интернете красивый коллаж, посвящённый Вазелину, состоящий из фотографий Шаляпина и Вертинского, но вместо их лиц везде было аккуратно вмонтировано лицо Вазелина. Нашлась ещё фанатка, совладелица сети модных магазинов мужской одежды, которая специально для него сшила шубу, похожую на знаменитую шаляпинскую, и меховую шапку старинного фасона. Ему все это очень шло. Глянцевый журнал для мужчин, дорогой, толстый и чрезвычайно популярный, тут же напечатал фотографию Вазелина в этой роскоши на своей обложке. Примерно месяц номер красовался на полках супермаркетов, в газетных ларьках, на развалах в метро и в подземных переходах. Чуть позже вышел очередной альбом, состоящий из двух компактов. Для оформления использовали тот же снимок, только общий план. На фоне заснеженных деревьев шикарный задумчивый Вазелин в распахнутых барских мехах.
Небольшое, но преуспевающее издательство готовило сборник текстов его песен. На гримёрном столике перед ним лежала пластиковая папка. В ней было предисловие, написанное маститым литературным критиком, а также несколько восторженных отзывов, подготовленных заранее к выходу книги. Основной пафос сводился к тому, что представленные в книге тексты сами по себе, без музыки, без волшебного голоса автора, являются образцами высокого искусства.
«Это настоящая поэзия, по которой так изголодался русский читатель. Тот факт, что Вазелин представляет собой грандиозное явление в нашей культуре и, безусловно, останется в истории, неоспорим уже для всех, включая оголтелых гонителей его самобытного творчества. Мы знаем и любим его как певца, музыканта. Теперь у нас есть счастливая возможность познакомиться с Вазелином-поэтом».
В гримёрную бесшумно вошла Наташа. Вот уже второй год эта крепенькая, как молодая картофелина, деловитая и спокойная девушка моталась с ним по гастролям, вытаскивала из депрессий, кормила кашами и фруктовым пюре, добавляя к каждой ложке порцию искреннего восхищения, массировала, гримировала, утешала. Жаль, что скоро придётся с ней расстаться.
Наташа взяла щётку и принялась расчёсывать ему волосы.
— Опять лезут, надо немного подстричься, — произнесла она шёпотом и тут же поцеловала его в шею, — тебе пора на сцену. Всё готово.
— Что там, в зале? — спросил он и раскрошил сигару в пепельнице.
— Ну как тебе сказать? В принципе, народ есть.
— В принципе… ладно, пошли. Говоришь, волосы лезут? А на хрена ты это мне говоришь? Намекаешь, что я старею? — Он тихо рассмеялся и легонько хлопнул её по спине.
Наташа в ответ даже не вздохнула. Она шла перед ним по узкому коридору и чувствовала затылком его злой холодный взгляд.
Зал был освещён. Пустые места зияли, как выбитые зубы. С каждым концертом пустых мест становилось всё больше.
Вазелин запел без предисловий, задушевно и серьёзно, обращаясь к пожилой паре в пятом ряду, справа. Люди старше сорока редко забредали на его концерты. Он начал с одного из самых скандальных своих хитов. Песня имитировала стиль бардов шестидесятых, имитировала грамотно и тонко. Тайга, суровые романтические геологи, изба с русской печкой. В третьем куплете лирический герой хватал топор, но вместо того, чтобы нарубить дров для печки, смачно трескал по головам своих задремавших товарищей. Мозги, кровь, осколки костей. Все, как обычно, как в каждом его сочинении.
Пожилая пара в пятом ряду удивлённо застыла. Вазелин отчётливо видел их лица. Ещё не закончив песню, он загадал: если они просто молча встанут и выйдут из зала, этот концерт можно считать провалом. Если начнут вопить и возмущаться, значит, все нормально.
Он зажмурился на последнем, протяжном аккорде, а когда открыл глаза, пожилой пары уже не было. Он успел заметить, как они тихо прошмыгнули в чёрную дыру, над которой светились электрические буквы «ВЫХОД».
Дальше он запел уже без всякой надежды, исполнил несколько старых шлягеров, бросил в полупустой зал пару бессмысленных реплик. Аплодисменты были вялыми.
— Ненавижу, — бормотал он, трясясь в автобусе на обратном пути.
Все дремали, кроме него и водителя. Водитель слушал Высоцкого и тихо подпевал.
«Вот до кого я ещё не добрался», — уныло заметил про себя Вазелин.
Ночью после провального концерта в Лапине он опять не мог уснуть.
— Что ты ворочаешься? — уютно ворчала Наташа. — Спи, не переживай. Все нормально.
Да, наверное, она права. Все нормально. Все по-прежнему. На каждом шагу попадаются афиши и плакаты с его физиономией. Песни Вазелина звучат по радио, его приглашают на самые популярные ток- шоу и на самые престижные тусовки. Сайт в Интернете пестрит восторгами и проклятиями.
