«Нет, государыня, — сказала я наконец, — не по моим силам эта обязанность. Если вы шутите, то я могла бы еще принять ради насмешки над собой это место, но никогда не соглашусь унизить ваше личное достоинство и умение избирать людей, вступив в такую должность, для которой я вовсе не гожусь».
Императрица, желая убедить меня, приняла мой отказ за выражение не совсем искренней привязанности к ней. Я думаю, каждый, кто подходил к Екатерине, чувствовал влияние ее неотразимого красноречия и ловкости, когда она хотела овладеть волей и умом известного лица.
Со мной ей не было надобности употреблять эти средства. Вследствие моей непоколебимой преданности я всегда готова была повиноваться Екатерине, лишь бы она не требовала от меня обязанностей выше моего собственного долга. В настоящем случае она напрасно расточала свое искусство. «Назначьте меня, — отвечала я, — директором ваших прачек, и вы увидите, как ревностно я отслужу свою службу». — «Ну вот, вы начали и сами шутить, — возразила императрица, — обрекая себя на такое смешное дело».
«Вы, государыня, хорошо знаете мой характер, и при всем том вы недостаточно взвесили цену такого предложения. По моему мнению, человек дает достоинство своему месту, и если бы я была поставлена во главе ваших прачек, я смотрела бы на свое назначение как на самое завидное и почетное из придворных мест. Положим, что я не занималась мытьем белья, но ошибки, следствие моего невежества в этом деле нисколько не повредили бы вам. Напротив, директор Академии наук не может сделать ни одного ложного шага, который был бы вреден сам по себе и подрывал доверие к государыне, определившей его».
Императрица, несмотря на мои возражения, настаивала, напомнив мне о моих предшественниках, занимавших это место с меньшими способностями, чем мои. «Тем хуже, — сказала я, — для тех, которые так мало уважали себя, принимая обязанности выше своих сил».
Взоры всего собрания обратились к нам.
«Хорошо, хорошо, — сказала Екатерина, — оставим вопрос как он есть. Что же касается вашего отказа, он еще больше убеждает меня в том, что лучшего выбора я не могу сделать».
Этот разговор бросил меня почти в лихорадку, и на лице, вероятно, отразилось сильное душевное волнение, потому что окружавшая нас толпа с бесконечным самодовольством, как я заметила, подумала, что между нами произошло что-нибудь очень неприятное.
Старая графиня Матюшкина, редко умевшая сдерживать свое любопытство, очень желала допытаться, о чем шел разговор с Екатериной. «Вы видите, — сказала я, — мое необыкновенное волнение, и виной тому единственно доброта и расположение ко мне государыни».
Я пламенно желала поскорей уехать с бала и, прежде чем лечь в постель, написать императрице и еще сильней выразить причины моего отказа. Возвратившись домой, я тотчас же принялась за письмо, которое и более хладнокровного монарха, нежели Екатерина, могло бы оскорбить. Я сказала ей прямо, что жизнь государыни может пройти незамеченной перед судом истории, но вредная и безрассудная раздача общественных должностей никогда не кончится, что по самой своей природе, как женщина, я не могу руководить Академией наук. По недостатку своего образования я никогда не искала ученых отличий, хотя в Риме предоставлялся мне случай купить его за несколько дукатов. Было около полуночи, когда я окончила свое письмо; посылать его императрице было уже поздно. Но горя нетерпением как можно скорей отвязаться от этого нелепого предложения, я отправилась в дом князя Потемкина, у которого никогда в жизни не была, и приказала доложить ему о себе; а если он в постели, то разбудить его.
Действительно, он уже спал. Я рассказала ему, что было в этот вечер между мной и императрицей. «Я уже слышал об этом от государыни, — сказал он, — и хорошо знаю ее последние намерения. Она непременно желает поручить Академию наук вашей дирекции». — «Но ведь это невозможно, — возразила я. — Каким образом я могу принять эту обязанность, не унизив себя в своих собственных глазах? Вот мое письмо к императрице, в котором я отказываюсь. Прочитайте его, князь, а потом я запечатаю и вручу его вам. Вы передадите его Екатерине утром, как только она проснется».
Князь Потемкин, пробежав письмо глазами, разорвал его в клочки. Изумленная и рассерженная, я спросила, как он смел разорвать мое письмо, написанное императрице.
«Успокойтесь, княгиня, — сказал он, — и послушайте меня. Вы искренне преданны государыне, в этом никто не сомневается. Зачем же вы хотите беспокоить и огорчать ее предметом, который в эти последние два дня исключительно занимал ее мысль и на который она твердо решилась? Если вы действительно неумолимы, вот перо, чернила и бумага — напишите новое письмо. Поверьте, я советую вам как человек, преданный вашим интересам. Кроме того, должен добавить, что императрица, определяя вас на это место, имеет в виду удержать вас в Петербурге и тем самым иметь случай чаще видеться с вами. Говоря правду, ведь она утомлена этим сборищем дураков, которые ее вечно окружают».
Мой гнев, редко когда продолжительный, и тут почти прошел. Я согласилась написать более умеренное письмо, которое я хотела послать со своим слугой, чтобы передать его государыне через одного из ее придворных лакеев, как только она встанет поутру. В заключение я умоляла князя употребить все свое влияние, чтобы разубедить императрицу в таком беспримерном и странном назначении.
Приехав домой, я села за другое письмо и, несмотря на раздраженное состояние, кончила его в том же платье, которое надела с утра для придворного бала. В семь часов письмо было отправлено, и я получила на него ответ. Заметив о моем раннем пробуждении, императрица наговорила мне очень много лестных и обязательных фраз, но ни одного слова об отказе, который она, очевидно, сочла не заслуживающим никакого внимания.
В конце того же дня я получила письмо от графа Безбородко и копию указа, уже переданного Сенату и определившего меня директором Академии наук. В силу того же указа была упразднена прежняя комиссия с общего согласия всех профессоров, недовольных дурным управлением последнего директора, Домашнева.
Окончательно сбитая с толку, я приказала запереть дверь и никого не принимать. Сама начала расхаживать по комнатам, обдумывая все трудности вновь возложенной на меня обязанности. Между другими последствиями, по всей вероятности, она должна породить многие недоразумения между мной и императрицей. В письме Безбородко заключались следующие строчки: «Ее Величество приказали мне известить вас, что вы можете свободно являться, утром или вечером, для совещаний с государыней о делах вашего управления: она всегда готова устранить всякое затруднение на пути вашей деятельности».
Таким образом, я очутилась в положении вьючного животного, запряженного в непривычное ярмо, без всякого определенного руководства моих трудов, даже без комиссии, которая, на первый случай могла быть полезной, сообщив мне первоначальный толчок.
Первым моим делом после этого назначения была отсылка копии указа в Академию. Я хотела, чтобы комиссия еще два дня заседала и немедленно довела до моего сведения отчет о различных отраслях академической деятельности, о состоянии типографии вместе с именами библиотекарей и смотрителей разных кабинетов, чтобы начальники каждого отделения представили мне на другой день рапорт о своих должностях и обо всем, что подлежит их управлению. В то же время я просила комиссию сообщить мне все, что она считает наиболее важным относительно обязанностей директора. Прежде чем приступить к своей должности, мне необходимо было составить хотя бы общее понятие о ней. В заключение я уверила почтенных членов академии в полном моем уважении к их ученому обществу, столь отличному по своим заслугам.
Действуя таким образом, я думала с самого начала избежать всякого повода ко взаимному неудовольствию и зависти ученых академиков.
На другое утро я присутствовала при туалете императрицы, когда обыкновенно собирались ее секретари и начальники различных управлений для выслушивания приказаний. С удивлением я увидела между ними Домашнева; он предложил мне свои услуги, желая познакомить с делами моей новой обязанности. Меня изумила дерзость этого человека, но я вежливо отвечала ему, что главным моим правилом будет сбережение интересов и доверия академии, а чтобы действовать беспристрастно, я должна в наградах и отличиях руководствоваться единственно истинными заслугами. Что же касается всего другого, заметила я, то неопытность заставляет меня обратиться за советами к самой государыне, которая так великодушно обещала помочь мне.
Когда я говорила с Домашневым, императрица приоткрыла дверь, но, заметив нас, тотчас же захлопнула ее и позвонила в колокольчик своему дежурному слуге. Тот пригласил меня в кабинет Екатерины.
«Очень рада вас видеть, княгиня, — сказала императрица. — Но скажите, пожалуйста, о чем говорил
