вам это животное — Домашнев?».
«Он давал мне некоторые наставления по академии. Хотя бескорыстие мое в кругу новой деятельности, кажется, не нуждается в его уроках, относительно ученых достоинств могу и проиграть в сравнении с его опытностью. Не знаю, государыня, благодарить ли вас за такое лестное мнение обо мне или, напротив, жалеть за такое неслыханное и странное назначение женщины директором ученого общества».
Императрица уверяла, что она не только вполне довольна своим выбором, но гордится им.
«Да, все это очень лестно, мадам, — сказала я. — Но труд — направлять слепую волю — скоро наскучит вам».
«Перестаньте, пожалуйста, — возразила она, — смотреть на это дело с такой смешной точки зрения и не говорите мне больше об этом».
Оставив царский кабинет, я встретилась с придворным маршалом, которому императрица приказала позвать меня на ее домашний обед. С этого дня меня всегда просили являться без церемоний. Разумеется, при всей своей неограниченной свободе я больше сообразовалась с собственными наклонностями и приличиями, нежели с добрым желанием государыни.
После того начались поздравления с царской милостью и вниманием. Некоторые, впрочем, из моих знакомых, знавших, что я вовсе не радовалась такому непредвиденному отличию, удержались от комплиментов, которые еще больше приводили меня в замешательство. Это назначение возбудило зависть, потому что такой почетный пост считали совсем не свойственным лицу, отнюдь не подготовленному для дворцовой политики.
На третий день после моего назначения, в воскресенье, посетили меня профессора, инспектора и другие чиновники академии. Я обещала явиться на следующий день в академию и предупредила их, что во всех случаях, когда они захотят переговорить со мной о делах, дверь моего дома всегда радушно открыта для них.
Весь этот вечер я провела в занятиях, перечитав некоторые из представленных рапортов с величайшим желанием выбраться на свет из сплетений этого непроходимого лабиринта. Я наперед знала, что всякий мой шаг будет предметом критики, которая не простит мне ни одной, даже самой ничтожной ошибки.
Я также решила познакомиться с лучшими членами академии и на другое утро, прежде чем явилась туда, заехала к знаменитому Эйлеру. Он знал меня уже давно и всегда был добр и почтителен ко мне. Недовольный поведением Домашнева, он отдалился от академии и посещал ее только для того, чтобы единодушно с другими академиками противостоять гибельным распоряжениям директора, о чем не один раз доходили письменные жалобы до Екатерины.
Этот ученый, без сомнения, был одним из величайших математиков своего века. Кроме того, он был хорошо образован по каждой отрасли наук. Его умственные силы и неутомимая деятельность были так велики, что он даже после потери зрения не оставил свои обычные труды. С помощью Фусса, мужа своей внучки, читавшего ему и писавшего под его диктовку, он подготовил множество материалов, которые долго обогащали академические издания даже после его смерти.
Я попросила Эйлера проводить меня в академию, чтобы под его руководством представиться в первый раз ученому собранию, обещав никогда не беспокоить его подобной просьбой в иных случаях. Знаменитый математик, кажется, охотно принял мое предложение и в сопровождении своего сына, непременного секретаря, и внука, водившего славного слепца, в моей карете отправился в академию.
Войдя в залу, я обратилась к обществу профессоров и членов академии, извинилась за свое невежество, но засвидетельствовала высокое уважение к науке. Присутствие Эйлера, сказала я, показавшего мне путь в академию, надеюсь, может служить торжественным тому ручательством.
После этой коротенькой речи я села в кресло, заметив, что Штелин, так называемый профессор аллегории, поместился около меня. Этот господин, ученые притязания которого, может быть, не превышали его чина, получил это необычное звание в царствование Петра III, a вместе с тем чин статского советника, который равнялся генерал-майору и, по его мнению, давал ему неоспоримое первенство между прочими членами академии. Обернувшись к Эйлеру, я сказала: «Садитесь, милостивый государь, где хотите; на какой бы стул вы ни сели, он всегда будет первый».
Эта импровизированная дань уважения его талантам вызвала всеобщий восторг и одобрение. Не было ни одного профессора (за исключением «аллегорического»), который бы не сочувствовал моему отзыву и со слезами на глазах не признавал заслуг и первенства этого почтенного ученого.
Из академической залы я прошла в канцелярию, где мне был подан список всех экономических дел заведения.
Чиновники были на своих местах. Я заметила им, что за стенами академии носится слух о великих беспорядках при последнем директоре, который будто бы не только разорил академическую казну, но и ввел ее в долги.
«Поэтому, — сказала я, — давайте общими силами изживать злоупотребления. А так как нет надобности приводить в упадок какую бы то ни было отрасль академии, чтобы поправить ее общее состояние, то употребим все данные нам средства помощи из собственных же ее источников. Я не хочу обогащаться за ее счет и отнюдь не позволю своим подчиненным разорять ее взятками. И если я увижу, что ваше поведение совершенно отвечает моему желанию, я не замедлю наградить ревностного и достойного повышением в чине или прибавкой жалованья».
Академия сначала ежегодно издавала комментарии в двух томах in quarto; потом они сократились до одного тома и затем были прекращены из-за нехватки печатного шрифта. Типографию я нашла в ужасном беспорядке при полной бездеятельности. Первой моей заботой было восстановить ее и обзавестись необходимыми шрифтами. Вскоре после этого снова появились два тома академических записок, составленных большей частью из статей Эйлера.
Князь Вяземский, генерал-прокурор Сената, спросил императрицу, нужно ли приводить меня к присяге, что требуется от всех коронных чиновников.
«Без сомнения, — отвечала Екатерина, — я не тайком назначила княгиню Дашкову директором академии. Хотя я не нуждаюсь в новом доказательстве ее верности мне и Отечеству, но этот торжественный акт мне очень угоден: он дает гласность и санкцию моему определению».
Вследствие этого князь Вяземский прислал ко мне своего секретаря сказать, чтобы я на другой день явилась в Сенат для произнесения присяги. Мысль о таком публичном обряде не совсем была мне по сердцу, хотя я знала, что все, кто служит России, сверху донизу, клянутся в своей верности ей. В назначенный час я вошла в Сенат. Проходя в церковь той залой, в которой совещались сенаторы, я нашла их в полном собрании, на своих местах.
Они встали, когда я появилась, а некоторые из моих знакомых вышли мне навстречу.
«Господа, — сказала я, — вы, конечно, не меньше моего изумляетесь этому моему появлению среди вас — я иду присягать императрице, которая так давно правит всеми моими чувствами. Но долг, обязательный для всех, не может обойти и меня; вот объяснение того единственного явления, что женщина находится в кругу вашего августейшего собрания».
Когда кончился обряд (по обыкновению я очень стеснялась и чувствовала неловкость своего положения), я воспользовалась этим случаем и просила генерал-прокурора снабдить меня теми документами, в которых объяснялись причины академических неурядиц. Я хотела ближе ознакомиться с жалобами на отставного директора, с его защитой и протестом, чтобы уяснить свою собственную деятельность.
С величайшим трудом я устроила два источника академических доходов — экономическую сумму и деньги, получаемые из государственного казначейства. Оба источника были истощены, отчеты по ним, вместо того, чтобы вести их отдельно, были смешаны и запутаны.
Академия была в долгах у различных книгопродавцев, русских, французских и голландских. Не докладывая императрице о вспомоществовании, я предложила академии пустить в продажу книги ее собственного издания, на тридцать процентов ниже обычных цен. Из этого источника я уплатила долги, по мере возраставшего дохода восполняла недоимки казенного фонда, которым заведовал государственный казначей князь Вяземский. Я старалась увеличить экономическую сумму, находившуюся под безусловным контролем директора, равно как и средства ее увеличения. Так как трудно было предвидеть все случаи расходов, ее употребление не определялось никаким положительным актом. Например, из этой суммы выдавались награждения, производилась покупка новых изобретений и восполнялись недоимки других
