голове нечто замысловатое и, по мнению Ники, совершенно уродливое.
Но свое мнение лучше было держать при себе. Мама не терпела возражений. Даже молчаливых.
– Что у тебя с лицом? Ты чем-то недовольна? – спрашивала она, и Нике тут же хотелось убежать, спрятаться, забиться под стол. – Ты можешь хотя бы иногда улыбаться? Ну?! Меня тошнит от твоей мрачности. Мне жить не хочется, когда я вижу твое лицо. Если бы ты была нормальным, веселым ребенком, твой отец никогда бы не повесился! Слушай, ты можешь улыбнуться? Ты можешь что-то сделать со своими глазами? Не смей на меня так смотреть!
У Ники каменели лицевые мышцы, и ей казалось, она больше не сумеет улыбнуться никогда в жизни.
Мама кричала до тех пор, пока Ника не начинала плакать, потом тут же успокаивалась и переставала замечать Нику. Бойкоты длились от трех дней до недели и завершались бурным примирением. Мама целовала и обнимала Нику, с придыханием повторяя:
– Девочка моя, бесценная моя, единственная, ты моя жизнь, ты мое счастье…
Нике чудилось, что в углу спрятана кинокамера, и мамин сухой жадный глаз едва заметно косит в сторону невидимого объектива.
В семьдесят шестом году известный итальянский режиссер задумал создать собственную киноверсию пьесы Чехова «Вишневый сад». На роль Раневской он решил пригласить русскую актрису. В число претенденток попала Виктория Рогова. Это явилось полной неожиданностью для всех, кроме самой Виктории.
– Я всегда знала… всегда… – захлебывалась она в телефонную трубку, обзванивая всех знакомых и сообщая потрясающую новость.
Она тут же бросила пить. Она перестала есть, ибо для роли требовалось похудеть за две недели на восемь килограммов. Она порхала по квартире, напевая забытые песенки французских шансонье и старинные русские романсы. Она ни разу не накричала на Нику.
Виктория с успехом прошла фотопробу, потом кинопробу. Оставался последний этап – проба в роли и всего одна конкурентка. Итальянец пригласил Викторию с мужем в ресторан Дома актера. Из достоверных источников было известно, что конкурентку он никуда не приглашал.
Мама с дядей Володей собирались в ресторан, а Ника – на день рождения Зинули Резниковой. Мама была такой счастливой и возбужденной, что забыла задать Нике дежурный вопрос: «Что ты наденешь?», не потребовала изменить прическу, не назвала серой мышью. Просто поцеловала на прощание.
Был ранний сентябрьский вечер, прозрачный и теплый. Ника шла по улице с большим плюшевым медведем в целлофановом мешке. Зинуле исполнилось пятнадцать, но она все еще была неравнодушна к мягким игрушкам. Ника несла медведя на руках, как младенца, и думала о том, что теперь наконец все будет хорошо. Мама получит роль, ее трудный период кончится, она перестанет беситься.
Во дворе, у Зинулиного подъезда, ее догнал мальчик лет шестнадцати, длинный, нескладный, белобрысый. Он нес большой букет белых хризантем головками вниз и размахивал цветами, как веником.
– Это вы себе купили такой подарок? – спросил он, заглядывая ей в лицо с идиотской улыбочкой.
Ника ничего не ответила, надменно повела плечами. Мальчик забежал вперед и красивым жестом распахнул перед ней дверь подъезда.
– Прошу, мадемуазель!
– Клоун, – усмехнулась Ника.
Он шаркнул ножкой, склонил и резко вскинул голову. Длинная белая челка подпрыгнула и упала на лоб.
– Какой вам этаж, леди?
– Седьмой.
– Удивительное совпадение. Мне тоже.
В лифте было зеркало. Поправляя волосы, Ника покосилась на своего неожиданного спутника. Лицо его трудно было разглядеть за белобрысыми патлами. Только нос, довольно длинный и толстый, и ярко-голубые глупые глаза.
«Терпеть не могу таких вот шутов гороховых, – подумала Ника, – терпеть не могу, когда у мальчиков длинные волосы. Это все равно что усы у девицы».
Вместе с Никой он подошел к двери Зинулиной квартиры и нажал кнопку звонка.
– Вот сейчас нас представят друг другу, – таинственно сообщил он Нике, – буду счастлив познакомиться, сударыня.
Зинуля, завитая, как барашек, в джинсовой мини-юбке и оранжевой водолазке, распахнула дверь.
– Ой, а вы чего вместе? – удивилась она. – Когда вы успели познакомиться?
– Не успели. Но очень хотим. Знакомь, – произнес мальчик и протянул Зинуле букет.
Ника поцеловала ее и вручила медведя. Плюшевый зверь заинтересовал Зинулю значительно больше, чем цветы.
– Спасибо. Какой классный, – она бросила цветы на коридорную тумбу и высвободила игрушку из полиэтилена, – я его назову Чуня. Я с ним спать буду.
– У меня, между прочим, есть еще подарок, он лучше, чем всякие Чуни, – важным голосом произнес мальчик. Отступив на шаг, церемонно шаркнув ножкой, он достал из кармана вельветовой куртки маленькую белую коробочку. – Дорогая Зина, поздравляю тебя с днем рождения, расти большая и пахни всегда хорошо.
– Ничего себе, «Шанель № 5», – присвистнула Зинуля, – где же ты достал такую радость, Ракитин?
– У мамы выклянчил. Между прочим, ты нас забыла представить, хозяйка.
– Ника, познакомься. Это… тоже Ника. – Зинуля удивленно хлопнула глазами, потом засмеялась и не могла остановиться. – Слушайте, чего теперь делать? Вы оба Ники. Ты Вероника, он Никита. И оба Ники. Тезки. Ужас какой-то. Пожмите друг другу руки.
«Тезка» схватил Никину кисть и быстро поднес к губам.
– Счастлив познакомиться, синьорита. – Он снял с головы воображаемую шляпу и, взмахнув рукой, сшиб какую-то статуэтку с коридорной тумбы.
– Ракитин, ты что, пьяный, что ли? – продолжая смеяться, поинтересовалась Зинуля.
– С чего вы взяли, леди, что я нетрезв?
– Ты так никогда не выдрючивался. Ты же у нас юноша мрачный и загадочный. Забыл?
– Я разный, – Никита тряхнул головой, откидывая челку, сдвинул широкие темные брови, – со мной никогда не скучно.
– Где ты его взяла? – спросила Ника, уединившись с Зинулей в ванной.
– Его няня дружит с моей бабушкой. Мы знакомы с ползункового возраста. Только он старше на год.
– У него была няня? – удивилась Ника.
– До сих пор есть. Знаешь, кто его папа? Знаменитый Ракитин. Пианист. Между прочим, когда мне было шесть, я влюбилась в Никиту. Это была моя первая безответная страсть. Я сохраняла для него шоколадки, а когда они с няней приходили к нам в гости, залезала под стол от избытка чувств. Но потом прошло. Как отрезало. Появился другой мальчик, Димка Пономарев.
– Да, эту твою страсть я помню, – улыбнулась Ника, – она длилась долго, всю третью четверть первого класса.
– Сколько их было потом, ужас, – Зинуля вздохнула и покачала головой, – а сколько еще будет…
За столом Никита уселся рядом с Никой. Он уже не разыгрывал шута, он молчал, уткнувшись в тарелку, рассеянно ковырял вилкой салат. Когда их плечи и колени случайно соприкасались, он густо краснел и еще ниже опускал голову.
Мама и бабушка никак не хотели уйти. Маленькая двухкомнатная квартира была набита подростками, все ждали только одного: когда наконец взрослые исчезнут и можно будет достать из сумок, сваленных в тесной прихожей, пару бутылок портвейна, болгарские сигареты, погасить свет, врубить музыку. Но бабушка, вооружившись книжкой «Твой пионерский праздник», изо всех сил пыталась занять детишек шарадами, викторинами, веселыми эстафетами. Она подвесила яблоки на ниточки к торшеру и призывала устроить конкурс, кто быстрее объест их до огрызков, с завязанными за спиной руками. Она заранее приготовила
