прах их близких будут тревожить в поисках «начинки»?
А нет трупа — нет убийства. Эта истина известна даже школьнику. Могильщики молчали, никогда никого не закладывали, ибо опасались сами стать «начинкой», к тому же дорожили легким нехлопотным заработком.
— Ну, что ты скис? — весело спросил Ржавый. — Привыкай, фраерок, привыкай. Травки хочешь покурить?
Колян увидел, как Ржавый выстукивает на ладонь табак из «беломорины», потом ловко забивает в пустую бумажную трубочку толченую сухую траву.
— Не хочу, — буркнул Колян.
Ржавый щелкнул зажигалкой, затянулся.
Табак из «беломорины» он зачем-то ссыпал себе в карман куртки.
— Ка-айф! — Лицо его сморщилось в какой-то блудливой кошачьей гримасе.
— Эй, Ржавый, дай затянуться! — рявкнул через плечо Водила.
— Ты же за рулем! — изумился Колян, глядя, как Ржавый передает Водиле папиросу.
Водила с удовольствием затянулся несколько раз, а Ржавый потрепал Коляна по плечу и хихикнул:
— Ничего, быстрей доедем.
«Скорая» неслась по шоссе. Вдалеке на перекрестке мелькнул зеленый огонек светофора, потом зажегся желтый, и Водила решил, что успеет проскочить, не сбавляя скорости. Но в это время не спеша пересекал шоссе огромный бензовоз.
Затянувшись в последний раз и отдав папиросу Ржавому, Водила слегка посигналил. Но бензовоз все пер себе и пер. Шоссе было скользкое, прошедший недавно дождь застыл тонкой корочкой льда.
Крик троих в «скорой» потонул в чудовищном грохоте и пламени, от которого хором залаяли все окрестные собаки, а придорожные ларечники повыскакивали из своих ларьков. Зарево было видно далеко вокруг, даже сквозь сырой воздух первого ноябрьского дня.
Глава 9
Когда Лена после долгого разговора с главным редактором вернулась к себе в кабинет, она застала там Гошу Галицына, который весело болтал с незнакомой молоденькой девушкой, маленькой и кругленькой, как колобок. У девушки были короткие льняные волосы, ярко-голубые чуть раскосые глаза, вздернутый носик и здоровый румянец во всю щеку.
«Такое личико, — подумала Лена, — было бы находкой для обложки какого-нибудь комсомольского журнала застойных времен».
— Здравствуйте, Елена Николаевна. — Было видно, что девушка ужасно смущается. Она встала, и большая спортивная сумка упала с колен на пол. — Я Валя Щербакова, я привезла ваши вещи. Я сейчас практику прохожу в Лесногорской больнице. — Девушка густо покраснела и запнулась.
— Да вы садитесь, Валя, не стесняйтесь. — Сама Лена продолжала стоять и спокойно глядеть на девушку.
— Вы правильно сделали, что сбежали, — горячо заговорила Валя, — ребеночек у вас живой и здоровенький. Я сама прослушала его, пока вы спали.
— Я знаю, — улыбнулась Лена, — и что ребенок живой знаю, и что вы прослушали, тоже знаю.
— Так вы тогда уже не спали? — Валя вскинула светлые брови. — Какая же вы умница, Елена Николаевна. Я ведь сразу поняла, что вы сбежали. Только боялась поймают.
— А почему вы боялись, Валюта? — мягко спросила Лена.
— Ну как же! Вас ведь усыпили, чтоб привезти, я сразу поняла, это насильно сделали. А главное, я же говорила: ребенок живой. Вот поймали бы вас — и все. Не было бы ребеночка. Но до конца я все поняла, когда вчера, то есть на следующую ночь, после вас, роженицу привезли. Врачей не было, я сама роды приняла. Представляете, первый раз в жизни! Оксанка уже спала на ходу, ну, медсестра, с которой мы дежурили. Она вообще-то акушерка, впрочем, не важно. Так вот. Родился мальчик, здоровенький такой, хорошенький. Я как представила, что такую же кроху могли загубить, — мне жутко стало. Потом отнесла его в детскую палату, а там пусто. Он — единственный. Ни одного младенца. Я и подумала — не так что-то в отделении.
— Вы сказали: «Я до конца все поняла», — напомнила Лена, — что именно вы поняли до конца?
— Ну, на самом деле я, конечно, преувеличила. Я почти ничего не поняла. Я сейчас все время думаю, голову ломаю: кому и зачем все это было нужно?
— Вам кто-то поручил вернуть мне вещи?
— Нет, никто не поручал. Я сама. Случайно журнал купила, увидела вашу фамилию. По вашему телефону никто не отвечал, я позвонила главному редактору, и секретарша сказала, вы сегодня будете на работе. А вещи я ведь сама сдавала под расписку, мне их кладовщица и отдала. Я сказала, мол, больная выписывается. Она и проверять не стала.
— Простите, Валюша, я вас перебью. Можно, я включу диктофон, и вы подробно, по порядку расскажете все, что произошло на ваших глазах той ночью? Не возражаете?
— Конечно, не возражаю, — кивнула Валя, — обязательно надо во всем разобраться. Я знаю, вы заявление в милицию написали. Правильно сделали. Только лучше не в наше отделение, а куда-нибудь повыше.
Слушая сбивчивый Валин рассказ, Лена все больше убеждалась: во всем происшедшем с ней не было ни единой случайности. Ни единой, кроме, пожалуй, того, что она сбежала. Для них ее побег был действительно случайностью. Теперь они не оставят ее в покое. «Скорая», которую она заметила из окна магазина на Шмитовском, была та самая, не какая-нибудь другая. Еще, еще раз этот проклятый «микрик» появится в ее поле зрения… рано или поздно они ее возьмут. Пока ей просто везет, она ускользает. Но рассчитывать на везение нельзя. Надо как-то действовать, стать полноправным игроком, а не мишенью. «Куда ты лезешь? усмехнулась про себя Лена. — Собираешься, как Моська, на слона погавкать? Раздавит тебя слон. Но, с другой стороны, есть Кротов, есть Гоша, есть, наконец, эта девочка, Валя…»
— Я еще удивилась, — донесся до нее как бы издалека Валин голос, — если вам вкололи такую дозу, что вы второй час спите, то и он тоже должен спать. Ему ведь через вашу кровь все поступает. А он не спал. Двигался. Знаете, как будто чувствовал…
Лена побледнела, и Валя заметила это.
— Елена Николаевна, вы не волнуйтесь. Хватит вам волноваться. Вредно это для вашего малыша. Ему и так досталось. Он ведь все вместе с вами переживает, даже голоса слышит. Может, не правда, конечно, про голоса, но что переживает это точно.
— Знаете что, милые дамы, — неожиданно вмешался молчавший до этого Гоша, я сейчас пойду, чаю нам всем принесу, а потом выскажу вам очень интересную мысль, которая только что пришла в мою глупую голову.
Он вернулся через пятнадцать минут с подносом, на котором стояли три чашки с горячим чаем, блюдце с кусочками сахара и лежала нераспечатанная пачка печенья.
— Я сама не понимаю, — говорила Валя, — ну, ошиблись, допустили халатность. Никто не хочет отвечать. Но зачем понадобилось вас потом разыскивать? Почему вдруг уволился Симаков?
— Минутку, милые дамы! — Гоша поставил поднос на журнальный столик и сделал ораторский жест рукой, призывая к тишине. — Около года назад видел я по телевизору один сюжетец. В прямом эфире выступал некий деятель, фамилии не помню, и рассказывал о препаратах, которые производятся из нерожденных детей. То есть из плодиков, извлеченных в середине беременности. Там еще используется эта, как ее? Ну, мешок, в котором ребенок живет.
— Плацента! — подсказала Валя.
— Во, правильно, плацента. Я запомнил этот сюжет потому, что ведущий, уж не помню кто, пытался перевести разговор на нравственную сторону этого дела и призывал звонить телезрителей, высказываться. Мне стало интересно, что скажут телезрители. Так вот, звонков было много, и говорили — знаете, что?
