продавщицей в универмаг — годом раньше ее выгнали оттуда за пьянство. Света уехала из дома с более или менее спокойной душой.
Сейчас она чувствовала себя виноватой, хотя понимала: можно жизнь положить, вытягивая человека из этого болота. Все бесполезно, особенно если пьет женщина. Конечно, квартиру она вернет и еще раз попытается спасти мать. Однако сейчас надо было где-то переночевать. Идти было некуда, и Света решилась позвонить Андрею Ивановичу.
— Ты умница, что не обратилась в милицию, — сказал он, выслушав ее по телефону, — приезжай, что-нибудь придумаем. — И он продиктовал ей свой домашний адрес.
Через два часа молчаливый шофер отвез Свету в тихий дачный поселок неподалеку от Москвы, где на маленькой казенной даче с ванной и телефоном она прожила в одиночестве несколько дней. Чья была эта дача, Света так и не узнала — спросить не решилась, а Андрей Иванович не объяснил. Только сказал на прощание:
— Отдыхай, ни о чем не думай. В твоих проблемах мы разберемся. Ты должна быть спокойной и отдохнувшей, когда приступишь к работе.
Через неделю квартира была свободна от кавказца, паспортистка районного отделения милиции и пара работников жэка находились под следствием, а Светина мать лежала в хорошей клинике, где алкоголиков лечили мягкими, но эффективными методами. Свету удивило только одно: в процессе над квартирными мошенниками она не участвовала ни как потерпевшая, ни как свидетельница.
Впрочем, скоро она приступила к работе и почти перестала чему-либо удивляться.
Наружным наблюдением Свете приходилось заниматься редко, хотя Андрей Иванович говорил, что она просто создана для наружки. И на этот раз, давая задание вести Амалию Петровну Зотову, вздохнул:
— Расходую лучшие свои силы на глупую бабу. Но что делать? За ней тянется цепочка. Не так важна она сама, как ее собеседники.
Первый собеседник Зотовой появился ранним вечером в маленьком грузинском ресторанчике на Миусах.
Света быстро переоделась в машине, сменив джинсы и свитер на узкое короткое черное платье, сделала макияж и вошла в ресторан со своим широкоплечим спутником. Бессловесный Костик, ее сегодняшний напарник, снял кожаную куртку, надел пиджак, нацепил на нос круглые очечки с простыми стеклами и моментально преобразился в интеллигентного молодого бизнесмена. Получилась вполне стандартная, но милая парочка: молодой бизнесмен со своей длинноногой леди.
Об этом ресторанчике знали немногие. Нарсуду было мало. На столиках горели свечи.
— Что ты такой напряженный, Митя? Расслабься. У нас сегодня не будет никаких деловых разговоров. — Амалия Петровна осторожно погладила Курочкина по щеке.
Она сидела напротив него, за круглым столиком. Между ними дрожал огонек свечи, причудливо шевелились тени, и лицо Амалии Петровны все время менялось: то казалось молодым и прекрасным лицом его студенческой любви, девочки Ли, то делалось старым, безобразным, ледяным.
Курочкин ковырял вилкой лобио и молчал.
— Митюша, скажи хоть что-нибудь. Ты мне не нравишься сегодня.
— Видишь ли, Амалия, я устал, — пробормотал Дмитрий Захарович, не поднимая глаз.
— Я тоже устала. Вот мы сейчас и отдыхаем вместе. Последние дни были трудными, но теперь все хорошо. А если ты мне поможешь, если за следующие месяц-два мы с тобой наберем достаточно сырья, можно будет на недельку отправиться куда-нибудь в теплые края, в Египет или в Таиланд. Как тебе такая идея?
Курочкин взглянул на нее удивленно:
— Ты хочешь поехать отдыхать со мной?
— Почему бы и нет? Мне надоело быть одной. Ты вдовец, я одинока, почему бы нам не позволить себе маленькие совместные радости на старости лет?
— Но у нас с тобой несколько… — Курочкин закашлялся, — несколько другие отношения…
— А почему бы тебе опять не назвать меня Ли? Это ведь ты придумал для меня такое чудесное имя.
Официант принес горячее. Дождавшись, когда он отойдет, Курочкин тихо произнес:
— Я хотел тебя спросить, той женщине, которую я прислал… как ее? Ей сделали искусственные роды?
— Какой женщине?
— Полянская ее фамилия.
— Полянская? Ты ее прислал? Ах, да… Конечно. Спасибо тебе большое.
— А где она сейчас?
— Где? Ну, не знаю, наверное, еще у нас в больнице. А почему ты спрашиваешь?
— Ну, понимаешь, это же первый случай, когда вот так… А плод был какого пола?
— Ох, Митюша, не помню. Какая разница?
— Но ведь ты сама принимала?
— Да, конечно. А кто же? Ну какая тебе разница? Кажется, мальчик. Не помню.
Курочкин наконец решился посмотреть ей прямо в глаза. Но ее взгляд ускользал в дрожащем свете свечи.
— Скажи мне честно, Амалия.
— Ли, — мягко поправила Зотова, — я же просила иногда называть меня Ли.
— Хорошо. Скажи мне, Ли, если у нас с тобой сегодня не деловая встреча, честно скажи мне: тебе не страшно?
— Ну-у, Митя, ты сегодня явно не в себе, — усмехнулась Зотова. — Чего бояться? У нас все законно, ты сам знаешь.
— Нет. Не закон я имею в виду. Не закон! Мы ведь с тобой уже старые. Скоро придется отвечать. Не здесь, а там.
— Ох, Митюша, — кокетливо погрозила пальчиком Зотова, — тебе больше пить нельзя. Ты бы лучше съел что-нибудь. Смотри, как вкусно, — и она поднесла к губам Курочкина вилку с кусочком шашлыка. Он послушно, как ребенок, взял мясо в рот и стал жевать. — Вот и умница, — похвалила его Зотова, — правда вкусно? А отвечать, Митя, ни перед кем не придется. Там, — она многозначительно подняла глаза к потолку, — ничего нет. Я атеистка, ты знаешь.
— А я вот — нет, — признался Курочкин. — Чем старше становлюсь, тем мне страшней.
Он налил себе полную рюмку коньяка из графинчика, выпил залпом и продолжал:
— Хорошо. Ты — атеистка. Но тебе их хотя бы бывает жалко?
— Кого - их?
— Сама знаешь кого. Женщин, детишек.
— Тебе определенно нельзя пить, Митя. — Зотова откинулась на спинку стула и смерила своего собеседника ледяным взглядом. — Я это поняла еще в институте. Ты сразу пускаешь сопли и тонешь в них.
— Зачем ты мне врешь, Амалия? — вскинул на нее совершенно трезвые глаза Курочкин. — Полянская Елена Николаевна сбежала от вас той ночью. Ребенка своего спасла. И мне, старому идиоту, от этого будет спокойней умирать.
— Откуда ты знаешь? — резко спросила Зотова.
— А вот это, дорогая моя Ли, уже не твое дело, — торжествующе улыбнулся Курочкин.
— Она приходила к тебе? Ты говорил с ней? Что ты ей сказал?
Курочкин встал, достал бумажник и швырнул на стол две стотысячные бумажки:
— Вот тебе за ужин. Хватит? Больше я не съел и не выпил, чем на двести тысяч? Никогда мне не звони! — И он пошел к выходу.
— Дмитрий! — чуть повысила голос Зотова. — Дмитрий Захарович! Вернитесь!
Но он уже вышел вон, не оглянувшись. Света и Костик проводили старика взглядами, а потом заметили, как Зотова быстрым движением спрятала деньги в сумочку.
