только «Яву», и даже когда Москва наводнилась импортными сигаретами всех марок, своей привычке не изменил. Покупал «Яву» блоками, раскладывал по батареям распечатанные пачки, долго сушил…
— Не буду, — сказал Кротов, — не буду я тебе возражать. Ты сам прекрасно понимаешь, что вся эта версия про Отелло с глушителем и отмычками — чушь собачья. И что Полянская — не сумасшедшая, тоже догадываешься, хотя никогда ее не видел. Кстати, с кем именно ты консультировался? Не с Буряком случайно?
Казаков кивнул.
— Врет твой Буряк! И ты сам это чувствуешь, — закончил Кротов.
— Ну, чувствую, и что? — Казаков наконец закурил почти выпотрошенную «явину». — Ты лучше спроси меня о другом: зачем тебе, Сергею Кротову, понадобилась вся эта инсценировка с третьим неизвестным, если в твоих действиях, продиктованных крайней необходимостью и совершенно понятных, не было состава преступления? Куда делось оружие, из которого ты стрелял? Или — как мог Бубенцов обознаться, даже в состоянии аффекта, если до смерти любил твою Полянскую? Как он мог ее с кем-то перепутать?! В общем, вопросов масса, а в итоге получается тухлый «висяк».
Кротов встал.
— Я могу идти, товарищ полковник? Меня как — только от этого дела отстранили или от всех сразу?
— Ладно, Серега, брось. Ты на меня-то бочку не кати. Нам с тобой еще к генералу на ковер… В общем, так. Ты сейчас берешь неделю в счет своего законного отпуска. Тебе надо заняться здоровьем и нервами твоей Полянской и многими другими неотложными домашними делами. Если что — звони, буду держать тебя в курсе. Но не забывай, ты будешь заниматься своими частными делами. А я чем могу, помогу.
Полностью противореча своим привычкам, Казаков встал и проводил своего заместителя до двери кабинета.
— Слушай, Серега, а этот ребенок — твой или нет?
— Мой, — ответил Кротов и вышел.
Лаборантка Любочка, которой Кротов отдал на экспертизу банку с прозрачной жидкостью и преподнес в качестве аванса за срочность коробку конфет «Рафаэлло», пила в углу лаборатории кофе с этими самыми конфетами.
— Спешу вас обрадовать, Сергей Сергеевич! — улыбнулась она. — В этой банке жидкость, по своему составу напоминающая — знаете что? Околоплодные воды! Это фантастика — наполнить околоплодными водами банку для капельницы! Кофейку хотите?
— Не откажусь, спасибо. — Кротов придвинул стул и сел. — Могу еще добавить, что в жидкости этой находился скорее всего живой плод. Вам сахару сколько?
— Два куска, — машинально ответил Кротов. — Разве это тоже можно определить?
— Нельзя сказать с абсолютной точностью, был ли плод здоровым, но что он был живой — это стопроцентно. При мертвом плоде воды содержат примеси мекония, мутные, бывают зеленоватого или коричневатого цвета. А эти — чистенькие.
Кротов закурил. Любочка аккуратно вытянула сигарету из его пачки. Он щелкнул зажигалкой.
— Извини, забыл тебе предложить.
— Ничего. Еще налить кофе?
— А давай! — весело согласился Кротов. — Теперь скажи мне, эти околоплодные воды могут быть ядом или чем-то в таком роде?
— Ну что вы! Совершенно безобидная жидкость.
— Но ведь они в банке для капельницы. Что будет, если их ввести внутривенно?
— Насколько мне известно, такого никто никогда не делал. Но теоретически это смерть. Эмболия околоплодными водами. При вскрытии поставили бы именно такой диагноз. Патология крайне редкая, но бывает ведь. — Любочка глубоко затянулась. — Жидкость в капельницу можно ввести только шприцем. Банка практически герметична, обычно протыкают иглой. Да, очень интересно… Я бы сказала, чисто медицинское убийство. Причем убить так можно только женщину в послеродовом периоде и только в условиях больницы. Тогда ничего невозможно будет даже заподозрить…
— Ты пальчики сняла?
— Обижаете, Сергей Сергеевич!
— Спасибо тебе, Любочка. Ты эти пальчики сохрани. А результаты экспертизы оформляй по всем правилам. С меня еще коробка «Рафаэлло».
— И в какой же это больнице есть врачи такие изобретательные? — улыбаясь, спросила Любочка. — Узнать бы, чтоб туда не попасть случайно.
— Да есть один маленький городишко в Московской области. Только скоро эти изобретатели перестанут быть врачами, — успокоил ее Кротов.
В обеденный перерыв лаборантка Любочка побежала к маленькой галантерее неподалеку от Петровки. По учреждению прошел слух, что в магазинчик завезли итальянские лифчики из стопроцентного хлопка, всего по тридцать тысяч.
По дороге Любочка остановилась у телефона-автомата.
— У меня есть интересные новости для Андрея Ивановича, — сказала она, набрав номер.
— В восемь тридцать. Где обычно, — ответили ей.
Любочка повесила трубку и галопом кинулась к галантерее.
Илья Тимофеевич Буряк тяжело поднял свое рыхлое тело из кресла и протянул обе руки навстречу посетителю:
— Сергей Сергеевич! Какими судьбами? Рад вас видеть! Наташенька, — крикнул он секретарше, — чайку нам организуй!
— Илья Тимофеевич, — Кротов дождался, пока удалится длинноногая секретарша, явившаяся в ту же минуту с подносом, на котором дымились две чашки чая, стояли блюдечко с нарезанным лимоном, сахарница и открытая коробка шоколадных конфет:
— Илья Тимофеевич, у меня к вам очень личный, можно сказать, конфиденциальный вопрос.
— Я весь внимание! Лимончик, пожалуйста, и конфетку возьмите. Конфетки настоящие, швейцарские. Очень рекомендую. — Буряк сосредоточенно разглядывал содержимое коробки, наконец выбрал конфету и, положив ее в рот, сладко зажмурился.
— Нет, спасибо, — отказался Кротов, — я не люблю сладкого.
Дождавшись, пока Буряк насладится конфетой и тут же возьмет следующую, Сергей продолжал:
— Дело в том, что очень близкий мне человек безнадежно болен. Врачи уже опустили руки, но тут я случайно узнал, будто существует некий препарат, который мог бы его… не то чтобы спасти, но дать шанс. Только препарат этот очень сложно достать…
— Чем конкретно болен ваш близкий человек и как называется препарат? Третья конфета исчезла за пухлой щекой Буряка.
— Я — профан в медицине, но, как я понял из объяснений врачей, у моего близкого человека какое-то сложное расстройство эндокринной системы. Как называется лекарство, я тоже не знаю, но производят его из плода и плаценты, которые извлекают в середине беременности.
Благодушная физиономия Буряка на миг сделалась тяжелой и напряженной. Пухлые пальцы, собиравшиеся взять еще конфетку, застыли над коробкой.
— А помнится, вы недавно звонили мне по этому же вопросу. А потом и начальник ваш, Николай Михайлович Казаков, тоже интересовался. Я же сказал — и вам, и ему, что из плода и плаценты ничего не производят. Между прочим, вы, Сергей Сергеевич, скромничаете, преуменьшаете свои познания в медицине. Но это так, между прочим.
— Понимаете, Илья Тимофеевич, я теперь точно знаю, что препарат есть, тон Кротова был мягок и доверителен, — и меня, поверьте, совершенно не интересует, почему вы сказали, будто нет такого лекарства. Я прекрасно понимаю, что производство его пока может держаться в строгом секрете, цена,
