— Света! Они позвонили и сказали, если я не приеду на Брайтон, они убьют Арсюшу. Сейчас без двадцати восемь. Я еду. Адрес ты знаешь.
— Что-нибудь случилось? — спросил Стивен, глядя на нее поверх очков.
Он сидел в большом кожаном кресле в гостиной и читал газету.
— Все в порядке, — Лена постаралась улыбнуться, — просто я обещала привезти Арсюше одну книжку из Москвы. Я ее привезла, а отдать вчера забыла. Для него это очень важно. Я быстро.
— Неужели он сам не может заехать? — укоризненно покачал головой Стивен.
— У него нет полутора долларов на сабвей.
Лена надела пальто и нащупала в кармане пистолет.
— А как же твоя русская подруга, которая пригласила нас в ресторан?
— Я вернусь не позже половины десятого, — пообещала Лена, подойдя к Стивену, поцеловала его в седую макушку и быстро вышла из дома.
Глава 23
Вейс канул. Как сквозь землю провалился. Кротов чувствовал — он не мог далеко уйти. Он был где-то совсем рядом, в Москве или под Москвой, и готовился к своему последнему броску. Не мог он выйти из игры просто так, без красивого финального удара.
Давно были опрошены и сотрудники посреднической фирмы «Пульс», которую возглавлял Вейс, и бывшая жена, и взрослый сын, и официальная любовница. Никто ничего не знал.
Машину обнаружили на улице Ермоловой, неподалеку от старой церкви. На всякий случай зашли в храм и очень удивились, когда молоденький дьякон, вглядевшись в фотографию, вспомнил, что видел этого человека позавчера на вечерней службе. Однако на этом след оборвался.
— Мог ведь за границу слинять, — вздохнул один из оперативников, — у него открытая американская виза.
И это уже проверяли. Хотя без всякой проверки Кротов знал: Вейс здесь.
…Ему приснилось, как он вчера уходил от «хвоста». Сон был ярок, будто прокручивали видеопленку.
Вот он оставляет машину у скверика на улице Ермоловой, не спеша заходит в церковь, ставит свечки, долго стоит, слушая вечернюю службу и затылком чувствуя нетерпение своих провожатых. Самому ему в церкви странно и как-то тоскливо. Но он дожидается конца службы и выходит вместе с толпой верующих.
Уже совсем темно. Толпа небольшая, но на несколько секунд затеряться в ней можно.
Втянув голову в плечи, он ныряет в один проходной двор, потом в другой, третий. Наконец заходит в подъезд старинного, очень красивого дома. Быстро поднимается на последний этаж.
Он вырос в этом лабиринте старомосковских переулков, тихих, зеленых летом и заснеженных зимой. Конечно, многие дома успели сломать, и тот, в котором он жил в детстве с родителями, снесли первым. Но кое-что в его маленьком царстве осталось невредимым.
Как сорок лет назад, когда он бегал сюда мальчишкой, чердачная дверь оказалась закрыта лишь на проволоку, продетую в замочные ушки и замотанную кое-как. Чердак был так же захламлен, и так же просто можно было выйти на крышу.
Крыша была плоская, огороженная металлическим забором. В детстве он исходил ее вдоль и поперек. Сейчас, дойдя до края, он осторожно перелез через ограждение и шагнул на крышу соседнего, вплотную стоявшего дома.
Здесь было действительно опасно — никакого ограждения, скользкая покатая жесть. Очень тихо, стараясь не громыхнуть и не свалиться, он дошел, вернее, дополз до чердачного окошка.
Чердак шел вдоль всего трехподъездного дома, но открытым оказался выход только на одну лестницу. Попав наконец на площадку последнего этажа, он спокойно вызвал лифт, спустился вниз и вышел на мокрую, залитую огнями Тверскую.
Он не знал, где именно его потеряли, но сейчас был уверен: «хвоста» больше нет.
Оказалось, что уже начало одиннадцатого, магазины закрыты. Но он знал небольшой, очень дорогой супермаркет, который работал круглосуточно и где был отдел спортивных товаров.
Из магазина он вышел с добротным «адидасовским» рюкзаком, в котором лежала теплая, невесомая куртка-канадка, джинсы, высокие кроссовки, несколько пар нижнего белья, туалетные принадлежности, а также пять банок хороших консервов.
Сгорбившись, натянув до бровей только что купленную теплую спортивную шапочку, он зашагал к метро.
Ночь он провел в зале ожидания Курского вокзала, переоделся там же, в кабинке платного туалета…
Салон Беллы Баттерфляй находился в замызганном переулке, в самом конце Брайтона.
«Да уж, для состоятельных господ!» — усмехнулась про себя Света, глядя на облупленный фасад двухэтажного дома с маленькой металлической табличкой на двери, гласившей по-русски: «Массажный салон».
Света позвонила. Дверь открыла толстая крашеная блондинка лет пятидесяти в белом халате.
— Добрый вечер! — широко, по-американски улыбнулась Света. — Как поживаете? У вас очень мило. Она огляделась: обои с розочками, огромная репродукция картины Серова «Похищение Европы» в позолоченной раме, журнальные столики с пепельницами, в углу — нечто вроде конторки с компьютером и розовым телефоном, в глубине — лестница, ведущая на второй этаж. Пять кресел, обитых потертым розовым бархатом, и в двух из них — по «братку» — охраннику. «Братки» сидели, развалившись, покуривали, на Свету не обращали ни малейшего внимания.
Толстуха между тем удалилась, не сказав ни слова. Из незаметной двери, находившейся за конторкой, выплыла высокая элегантная дама в дорогом розовом костюме, с длинной сигаретой во рту.
— Здравствуйте. Чем могу вам помочь? — спросила она по-английски.
— Я звонила вам сорок минут назад, — начала Света.
— Да, я помню. — Дама выпустила струйку дыма и прищурила один глаз. — Вам кто-то рекомендовал наш салон?
— Да. Мне рассказал о вашем замечательном салоне один человек, русский. Но это, — Света сделала таинственное лицо и приложила палец к губам, — это тайна. Мой русский друг говорил, в вашем салоне к тайнам относятся с пониманием.
— О, конечно, — кивнула дама, — наши клиенты вправе рассчитывать на нашу скромность. Вы хотите, чтобы с вами работал молодой человек?
Света наклонилась к самому уху дамы.
— Девушка! — прошептала она. — Причем именно та девушка, которая работала с моим русским другом.
Дама слегка отстранилась и вскинула брови:
— Он сказал вам, как зовут девушку? Света отрицательно замотала головой.
— Но тогда я должна узнать хотя бы имя вашего друга.
— В том-то и дело, имени я не помню. — Света закусила губу, изображая досаду. — Год назад я приезжала в Нью-Йорк по делам фирмы. Мне было интересно попасть на знаменитый Брайтон-Бич. Я сама из Алабамы. Мой дедушка — украинец. Я сама нымног говоруит, — Света перешла на страшно ломаный родной язык и сама удивилась, как лихо у нее это вышло, — я заходуит в рестран «Оши блэк», о, йес, «чиорны». «Чиорны айз»… О, простите! Это так трудно, — она перешла на английский, — я могу говорить по-русски, только когда выпью. Так вот, я выпила, мне очень понравились русские мальчики. Честно говоря, я сама бы хотела родиться мальчиком, а эти были такие интересные, сильные…
Дама слушала молча, иногда кивала. Взгляд ее был — само внимание. Света чувствовала: монолог
