Наконец вышла Лена, бледная, похудевшая. Рядом шла медсестра с маленьким сверточком в розовых лентах. Отдав Лене цветы. Кротов осторожно и неумело взял из рук сестры ребенка.
— Ну, кто так держит? Тоже мне, папаша! Это же тебе не букет. — Сестра откинула кружевной треугольник, и Кротов увидел крошечное розовое личико.
— Очень симпатичная девчонка, вылитый папа! — заметила сестра.
Когда они подошли к машине, Лена взяла малышку у него из рук.
— Подожди, я на секундочку. — Она побежала к воротам.
У ворот стояла высокая блондинка в черных джинсах и черной кожаной куртке. Что-то в ней показалось Кротову знакомым. Он увидел, как Лена расцеловалась с блондинкой, как та осторожно откинула пеленку и рассматривает личико ребенка. О чем они разговаривали, он не слышал.
— Кто это? — спросил он, когда Лена вернулась к машине.
— А ты не догадываешься? Это Светлана.
— Ну, в общем, я догадался. Она столько всего накупила для нашей девочки, надо бы деньги отдать, неудобно.
— Она не возьмет… Скажи мне, молодой папаша, как мы назовем ребенка?
— Я об этом уже четыре дня думаю, — вздохнул Кротов, — оказывается, это так трудно — выбрать имя. Вот мне, например, очень нравится имя Елизавета…
— Угадал! — обрадовалась Лена. — Мне это имя тоже очень нравится. Так маму мою звали. Послушай, как красиво звучит: Елизавета Сергеевна Кротова!
Вечером к ним в гости пришел Гоша Галицын. Когда сели за стол, он сказал:
— Помнишь, ты обещала рассказать мне о своем первом и самом сильном нью-йоркском впечатлении? Давай, рассказывай!
— Когда мне было четырнадцать лет, — задумчиво произнесла Лена, — я зачитывалась повестью Селенджера «Над пропастью во ржи». Там есть эпизод, как герой сидит у пруда в Центральном парке и думает, куда деваются на зиму утки. Пруд ведь замерзает, а у них подрезаны крылья. Так вот, моим самым сильным впечатлением был этот пруд у южного входа в Центральный парк, и эти утки… Мне тоже, как Холдену Колфилду, никто не мог ответить, куда они деваются на зиму.
— И это все?! — У Гоши в голосе звучало разочарование.
— Разве этого мало? — спросил Кротов.
ЭПИЛОГ
Середина мая была очень жаркой. Столбик термометра днем поднимался до тридцати пяти градусов. Москва плавилась в лучах ослепительного солнца, на небе не было ни облачка. Такая жара в мае случается раз в двести лет, не чаще.
Под старыми широкими дубами сада «Эрмитаж» было хоть немного прохладней. Там и сидела Лена Полянская в тонком шелковом платье, в темных очках, с книжкой на коленях. Маленькая Лиза уютно посапывала в коляске. Рядом лежал Пиня с высунутым до земли языком. Лена должна была выбрать какой- нибудь рассказ модного английского писателя Кевина Лаудстера для сентябрьского номера журнала «Смарт». Сейчас она размышляла, взяться ли за перевод самой или отдать кому-нибудь из переводчиков. Было воскресенье. Сергею Кротову пришлось заехать — на работу часа на два, не больше. К часу дня он рассчитывал освободиться и сразу отправиться со своим семейством на пляж в Серебряный Бор. Поэтому он оставил Лену с малышкой в саду «Эрмитаж», напротив Петровки,38.
Лена не видела, как у входа в сквер остановился черный «Сааб» и из него вылез невысокий лысоватый господин в белых льняных брюках и голубой рубашке. Сказав несколько слов громиле-шоферу, господин направился по дорожке сквера к скамейке, на которой сидела Лена.
Проснулась и заплакала Лиза. Лена взяла ее на руки. Лысоватый господин присел на край лавочки и произнес:
— Какой красивый ребенок!
— Спасибо, — вежливо улыбнулась Лена.
— Надо же, — продолжал незнакомец, — нет еще и трех месяцев, а уже такое умное личико. Здравствуйте, Елена Николаевна. Вы отлично выглядите — похудели, помолодели.
— Что, простите? — Лена удивленно всматривалась в совершенно незнакомое лицо.
— Не пытайтесь меня узнать. Мы с вами никогда прежде не встречались. Лысоватый господин достал сигарету, закурил, сделал глубокую затяжку и зажмурился. — Вам большой привет от Светланы.
— Спасибо. Как у нее дела?
— Неплохо, совсем неплохо. После ваших совместных приключений в Нью-Йорке она получила повышение. Вас, между прочим, тоже следовало бы как-нибудь наградить за мужество и смекалку. Но вы, к сожалению, работаете не в моем департаменте. Да, забыл представиться. Андрей Иванович, — он протянул руку, и Лена машинально пожала твердую, сухую ладонь.
— Очень приятно…
— Я владею крупной фармацевтической фирмой. Хочу предложить вам определенного рода сотрудничество.
— Я не имею отношения к фармацевтике! — Лена встала и, уложив Лизу в коляску, шагнула в сторону выхода. — Простите, мне пора.
— Постойте, Елена Николаевна! Мы даже не начали разговор.
— А стоит ли? — пожала плечами Лена.
— Уверен, что стоит.
— Я должна вам сказать «спасибо» за то, что вы поручили Светлане меня охранять? Ну что ж, большое спасибо. Теперь, как я понимаю, пришло время расплатиться за это?
— Ох, Елена Николаевна, зачем вы все так огрубляете? Вы же тонкий, умный человек. Да, я помог выжить вам и вашей чудесной девочке. Но вы тоже помогли мне.
— В таком случае мы квиты.
— Да. Мы квиты. Поэтому теперь можем говорить как равные. Если хотите, как партнеры.
— А если я не хочу? Если не хочу говорить с вами как с партнером? Какое может быть партнерство? Вы работаете в ФСБ, занимаетесь производством эликсира молодости из живого сырья. Когда-то этим поддерживали жизнь в немощных старцах из аппарата ЦК, омолаживали их жен, любовниц, не знаю, кого там еще. Препарата требовалось мало — только для избранных, для узкого круга элиты. И ведомство ваше называлось по-другому, менее красиво и более конкретно. А теперь эликсир молодости стал товаром и выходит из-под вашего контроля.
— Вот здесь вы ошибаетесь. Именно мы являемся гарантами того, что с препаратом не будет злоупотреблений. Ваш случай — яркий тому пример. Поймите, это давно запатентованный, научно разработанный метод. Вы же не станете возражать против трансплантации, а практически это то же самое. Поймите, нельзя остановить науку.
— Завтра кто-нибудь откроет и запатентует пользу каннибализма. Почему нет? Младенец, даже не родившийся, — такой же человек, только крошечный, беспомощный и бесправный. Если можно лечиться и омолаживаться его кровью и плотью, почему же нельзя вашей или моей?
— Елена Николаевна, давайте говорить серьезно. Прежде чем вступить с вами в философско- футурологическую дискуссию — кстати, очень для меня приятную и интересную, — мы должны сначала обсудить более конкретные и приземленные проблемы.
От жары дрожал и слоился воздух. Внезапно кроны деревьев, кирпичная стена Летнего театра — все будто засветилось изнутри странным, тревожным светом. Солнце провалилось в тяжелую лиловую хмарь. «Сережа не успеет прийти за нами до грозы», — подумала Лена.
И как бы в ответ громыхнул гром где-то совсем близко, и яркая косая молния распорола вмиг почерневшее небо. Пиня задрожал и вжался в Ленину ногу — он очень боялся грозы.
— Кажется, сейчас ливанет, — посмотрев вверх, заметил Андрей Иванович, может, пройдем к моей машине? Там вам будет удобно. Вы там сможете Лизаньку покормить, смотрите, она уже волнуется, кушать
