допустить, чтобы Майкл выкидывал на дорогу сто долларов. Нельзя поощрять бессовестных мерзавцев, которые каким-то бандитским чутьем угадывали в веселом бородатом старикане богатого иностранца. Нельзя, даже если зубы стучат от холода.
– Почему ты отказалась от этой машины? – спросил профессор. – Это уже четвертая!
– Там сидят двое и требуют сто долларов. Во-первых, опасно, во-вторых, дорого.
– Лена, ты уже синяя от холода. Что я буду делать, если ты простудишься? – покачал головой Майкл. – Пусть сто долларов, я хочу в гостиницу!
Рядом с ними остановился неприметный «Москвич». Кроме шофера, молодого худенького очкарика, в салоне никого не было.
– Гостиница «Тура», – устало сказала Лена.
– Садитесь, – кивнул шофер.
Лена и Майкл сели на заднее сиденье, и, только когда выехали на шоссе, ведущее к городу, Лена спросила:
– Сколько?
– Полтинничек дадите? – улыбнулся шофер в зеркало заднего вида.
– Полтинничек дадим, – улыбнулась в ответ Лена.
– Из Москвы, что ли? – осведомился разговорчивый водитель.
– Из Москвы.
– А дядечка этот – иностранец? – Шофер чуть понизил голос и подмигнул в зеркале.
– Американец.
– Что, по делу? Или частный тур? Решил на старости лет русскую Сибирь посмотреть?
– По делу. Он ученый, историк.
– Да, сразу видно, что профессор. А вы при нем, значит, переводчица?
Лена кивнула и стала смотреть в окно, на наплывающий заснеженный город, в котором не была четырнадцать лет. Она наконец согрелась – шофер включил печку в машине, Майкл задремал, откинув голову на спинку сиденья. Он хоть и бодрился, но тоже устал от долгого ночного перелета.
Город не сильно изменился за эти годы. Все те же серые панельные хрущобы, только красные коммунистические плакаты сменились рекламными щитами, такими же, как в Москве, в Петербурге, в Нью- Йорке и во всем мире. Жизнерадостные люди призывали пить кока-колу и растворимый аспирин, жевать жвачку без сахара, курить «Мальборо» и покупать обувь фирмы «Салита». Если ты будешь все это делать, то станешь таким же красивым и счастливым, как человек с рекламы…
Конечно, появились коммерческие ларьки. Иномарки иногда мелькали в толпе автомобилей, кавказцы в дубленках и приспущенных широких штанах крутились мрачными стайками у магазинов, ресторанов и кафе, которых стало значительно больше.
– Надолго в наши края? – спросил шофер.
– Дня на два-три, – ответила Лена.
– А потом?
– Потом Тобольск и Ханты-Мансийск.
– Большая у вас программа. А улетать будете из Тюмени?
– Откуда же еще? – пожала плечами Лена.
– Слушай, – шофер легко перешел на «ты», – вам ведь все равно машина понадобится, чтоб по городу ездить. Давай я вас повожу, куда нужно и потом, когда вернетесь, в аэропорт доставлю. Это дешевле выйдет, чем каждый раз такси ловить.
Лена внимательно вгляделась в узкое, приятное лицо, отражавшееся в зеркале. А ведь она действительно не подумала о машине. Если таксисты и частники каждый раз, угадывая в Майкле иностранца, будут заламывать дикие цены, то профессор на этой поездке разорится. Майкл хоть и состоятельный человек, но не миллионер. А в парнишке нет ничего неприятного, пугающего. Он не похож на бандита. И город знает хорошо.
– А сколько будут стоить твои шоферские услуги?
– Как наездим, – улыбнулся он, – много не возьму, ты за кошелек своего профессора не беспокойся. У меня совесть есть. Тебя звать-то как?
– Лена.
– Очень приятно. А я Саша. Телефончик мой домашний запиши.
Лена достала блокнот и ручку из сумки, он продиктовал номер.
– На сегодня у вас какие планы?
– Отдохнем немного в гостинице, пообедаем, потом пойдем гулять по старому центру.
– Так, может, я вас лучше повожу по центру-то? Я город хорошо знаю, родился здесь.
Майкл тем временем проснулся, сладко зевнул и спросил, о чем беседа. Лена изложила ему предложение шофера Саши.
– Отлично, – обрадовался Майкл, – этот парень не похож на бандита. А мне интересно поговорить с коренным сибиряком. Спроси, кто он по специальности.
– Я работал инженером на деревообрабатывающем комбинате, – охотно сообщил Саша, – но зарплату задерживают месяцами и платят копейки. А у меня семья, ребенок маленький. Вот и кручусь теперь, подрабатываю чем Бог даст. В основном калымлю. Или калымю? Ты вот переводчик, с высшим гуманитарным образованием. Как правильно?
– Не знаю, – улыбнулась Лена, – это ненормативная лексика.
– Ненормативная, – кивнул шофер, – грубая и жаргонная лексика. Как хочешь, так и склоняй. А вот вопрос на засыпку: что оно обозначает, это словечко, и откуда произошло?
– От татарского «калым», выкуп за невесту. В русском обозначает незаконные поборы и взятки. Так что калымщик в исходном смысле скорее рэкетир. А ты, Саша, занимаешься частным извозом – если я не ошибаюсь.
– Не ошибаешься, – рассмеялся Саша, – а на досуге люблю кроссворды разгадывать. Вхожу в небывалый азарт. Поэтому и набираюсь эрудиции у пассажиров. Про запас, так сказать. Вдруг пригодится? А заодно и память тренирую. Но вообще-то стал я уже подумывать, а не переквалифицироваться ли мне в калымщика-рэкетира? Совсем заела местная мафия, дышать не дает, особенно в аэропорту и у гостиниц… Местные на такси не ездят, только приезжие.
Остаток пути Майкл оживленно болтал с шофером Сашей. Лена переводила.
Гостиница «Тура» была лучшей в городе. Когда Лена осталась наконец одна в своем маленьком одноместном номере, она бросила на пол дорожную сумку, сняла сапоги, упала в кресло и несколько минут сидела, глядя в окно, на медленный крупный снег, на сизое северное небо. В маленькой черной сумке, в отдельном кармашке, лежали три письма от Васи Слепака и от матери погибшего лейтенанта Захарова. На обоих были домашние адреса – тюменский и тобольский. Надо ли ходить по этим адресам? Возможно, по ним живут уже совсем другие люди, а если все те же, то что она скажет?
Придет чужая женщина, станет расспрашивать о давнем горе, копаться в болезненных подробностях. Это ведь только кажется, что время лечит. Вася Слепак вряд ли забыл расстрелянного отца. А Надежда Ивановна Захарова наверняка до сих пор плачет ночами по убитому сыну.
«И с чего я взяла, что та история имеет отношение к смерти Мити и Кати, к взрыву коляски, к Волкову и его жене? Какая тут может быть связь?» – спросила она себя и, поднявшись с кресла, стала разбирать дорожную сумку, достала тапочки и большую косметичку.
«Отца Васи Слепака обвиняли в изнасиловании и убийстве нескольких девочек, – думала она, выкладывая на полочку в ванной бутылку шампуня, зубную пасту, мыльницу, – в последнем рассказе Захарова речь идет о несправедливо подозреваемом в изнасилованиях и убийствах. Слепака-старшего расстреляли. Захарова убили. От Тюмени до Тобольска всего ночь езды поездом. А самолетом – час. Волков родился и жил в Тобольске. Четырнадцать лет назад в парке над Тоболом нашли убитую изнасилованную девочку. Мы той ночью жгли костер, жарили шашлык и пели песни. А тем временем кто-то насиловал и убивал девочку. Совсем рядом… Веня Волков был с нами постоянно…»
Лена повернула кран гостиничного душа и не поверила: сразу полилась горячая вода. Все-таки многое изменилось в этом городе за четырнадцать лет! Быстро раздевшись, она с наслаждением встала под душ.
