Хотели поменьше да побыстрей? Так действуют либо наркоманы, готовые ради нескольких порций «дури» на все, либо шалые жадные юноши, которым хочется друг перед другом проявить крутизну и пожить пусть недолго, но ярко, либо психи, получающие удовольствие от самого процесса. Но такие давно бы попались.
Позже выяснилось, что ни одного наркомана среди членов банды не было. То есть сначала был один, но, как только это обнаружилось, главарь его тут же и кончил. Голыми руками, на глазах остальных – для науки, чтобы неповадно было. Еще одного он кончил за воровство у своих. С тех пор остальные о наркотиках не помышляли и были кристально честны друг с другом. Выяснилось также, что квартиры среднего достатка выбирались для быстроты и безопасности. Главарь был крайне осторожен, заранее просчитывал все возможные случайности. А при металлических дверях и сигнализации таких случайностей может быть значительно больше.
После серии квартирных грабежей банда переквалифицировалась, занялась жестким рэкетом, стала оказывать услуги по выбиванию долгов. Но и здесь основным принципом работы была «смертельная осторожность», как выразился позже, на процессе, красноречивый государственный обвинитель. Бандиты могли бы тронуть серьезные структуры, однако не трогали, главарь заботился о том, чтобы его интересы не пересекались с интересами других авторитетов.
– Лучше мало, но с гарантией, чем много, но с риском, – цитировали своего главаря арестованные подельники.
Банда как бы придерживалась в своей деятельности золотой середины, старалась работать тихо, обособленно, ни с кем не сотрудничала и не конфликтовала, умно избегала межведомственных разборок, которые в сложном бандитском мире случаются часто и кончаются кровью. Чужой крови они, разумеется, не боялись, но свою берегли, а потому вели себя разумней других. В этом чувствовалось влияние старой уголовной школы, воровского закона прошлых лет. Разница была только в одном: бандиты убивали свидетелей с жестокостью маньяков.
Первый из арестованных, Кашин Вадим Геннадьевич по прозвищу Каша, раскололся почти сразу, хотя был взят случайно, совсем по другому делу. Но, видно, что-то надломилось у него внутри, или покойники, замотанные серой изолентой, снились ночами…
Показания можно было читать как многотомный триллер. Он рассказывал об ограблениях и убийствах очень подробно, красочно, с горькими слезами раскаяния. Но при этом клялся, что про своего главаря ничего, ну вообще ничего не знает. И опять же – горько плакал. Другие кололись менее активно, не плакали, грубо валили все друг на друга. Сейчас все они благополучно отбывали свой многолетние сроки в колониях усиленного режима. Однако «вышака» не получил ни один. Их всех как бы берегли ради главаря, ибо человека по кличке Сквозняк, кроме них, вряд ли кто-либо мог бы опознать.
Арестованные бандиты сами ничего не знали о своем страшном главаре, ни фамилии, ни имени, ни возраста. Он всегда сам находил их, появлялся и исчезал, словно призрак.
Как положено призраку, никаких особых примет не имел, в ограбленных квартирах пальчиков своих не оставлял, а если и оставлял, то идентифицировать их пока было не с чем. Судя по всему, к уголовной ответственности ни разу в жизни не привлекался. То есть практически ни одной реальной зацепки.
Имелась лишь нечеткая фотография, увеличенная с группового снимка, на котором, кроме Сквозняка, было трое бандитов-подельников. И то казалось чудом, что главарь позволил себя запечатлеть в небольшом кооперативном кафе и пленка сохранилась.
Еще было известно, что когда-то он крепко дружил с покойным авторитетом Захаром, память его чтил и бывал изредка на могилке, на Пятницком кладбище. Ну и про каратэ тоже было известно. Вот и все, пожалуй.
В последнее время появилась даже присказка такая: выйти на Сквозняка. Это обозначало примерно то же, что искать ветра в поле или иголку в стоге сена.
Ничто не может длиться годами, даже активные поиски особо опасного преступника. На тщетную поимку Сквозняка ушло много времени и сил, кропотливая оперативная работа вела в безнадежные тупики. Следы супербандита, едва забрезжив, тут же обрывались. Но всегда оставалась надежда, что рано или поздно Сквозняк как-то проявится сам – совершит оплошность, нервы сдадут.
В конце концов, человек, даже самый осторожный, опытный и неуловимый, не может существовать в пустом пространстве, ему нужно где-то спать, чем-то питаться, ему неминуемо придется вступать в контакт с разными людьми. Однажды он проколется. Проболтается кто-то из видевших, слышавших, кто-то струсит и донесет. Крупных преступников, которые никогда не были пойманы, крайне мало в истории мировой криминалистики. Не хотелось думать, что Сквозняк встанет в один ряд с легендарным лондонским Джеком- Потрошителем, что его настоящее имя останется вечной тайной, а образ вырастет в кровавую легенду.
Майор Уваров не привык доверять своей интуиции. Ему требовалось все разложить по полочкам, выстроить четкую логическую цепочку, и только потом он делал осторожные выводы. Однако было одно интуитивное чувство, которое появлялось у Юрия достаточно редко и которому он доверял. Сам для себя он определял это особое сыщицкое беспокойство так: «Мозги чешутся». И вот сейчас, ожидая возвращения своего друга и коллеги Гоши Мальцева с Пятницкого кладбища, он чувствовал, как чешутся мозги.
Два часа назад молодая мамаша, которая жила в том же подъезде, на пятом этаже, взглянув на фотографию Волобуева, сказала:
– Конечно, видела! У меня коляска застряла в лифте, между дверьми. Ни туда ни сюда. Он, на мое счастье, вошел в подъезд и помог.
– В котором часу это было? – спросил Уваров.
– Около семи, – пожала плечами женщина, – точно не помню. Я, знаете, часы дома оставила, а потом так разволновалась, ребенок плакал… Если бы не этот мужчина…
– А больше никого вы не заметили?
– Нет. В подъезде, кроме нас, никого не было.
Сейчас, сидя в кабинете на Петровке и прихлебывая крепкий остывший чай, Уваров думал о том, что пока все выходит вполне логично. Каратисту было не важно, где именно убить. Мальцев прав, он не мстил и не хотел ничего никому доказать. Он мог бы кончить Клятву и в подъезде, но помешала женщина с ребенком. И он рискнул подняться в квартиру.
Каратист слышал разговор, знал время, понял, что Клятва явился раньше назначенного срока, и рассчитал: тот, с кем Волобуев должен встретиться, вряд ли мог прийти еще раньше. Зачем?
Капитан Мальцев влетел в кабинет, мокрый насквозь, запыхавшийся и веселый.
– Там дождь как из ведра, – сообщил он, усаживаясь за свой стол, – слушай, ты будешь смеяться, но на могиле Захара стоят свежие цветы. Четыре белые розы в баночке.
– Ну, это пока не очень смешно, – стараясь сохранить спокойствие, произнес Уваров еле слышно. – Захар был человеком известным. Его многие помнят и чтят.
– Многие, – кивнул Мальцев и жестом фокусника открыл свой старый, потертый кейс, – но свечница кладбищенского храма, женщина нестарая, с хорошим зрением, видела сегодня в храме, после утренней службы, вот этого. – Он протянул майору распечатку фотографии Сквозняка.
– Девочка, я же сказал, не надо мне звонить, у меня записан ваш номер, если поступят какие-либо сведения, я сам позвоню, – говорил высокий, раздраженный мужской голос.
– Простите, пожалуйста, может, вы посмотрите, вдруг что-то стало известно за это время? – умоляла Соня.
– За какое время? Вы звонили полчаса назад. Я же сказал, ваша собака в погибших не числится. Это все. Больше пока ничего не известно.
– Простите, – прошептала Соня в трубку, из которой уже раздавались частые гудки.
Сегодня утром Надежда Павловна узнала по справочной телефон службы поиска пропавших животных. Это оказался кооператив с многообещающим названием «Отрада».
Сначала расклеили объявления по соседним дворам, потом Надежда Павловна отправилась на дежурство в поликлинику, а Вера и Соня поехали в Бибирево, где прямо в метро, у закрытого киоска, им назначил встречу агент кооператива. Это оказался большой толстый дядька лет пятидесяти в пятнистом костюме. Вера думала, что агент поведет их в какой-нибудь офис, но он вытащил пухлую папку и разложил гору бумаг прямо на узеньком прилавке киоска.
– Давайте определим масштабы поиска: микрорайон, район, город, область.
