отснята, частично в Москве, частично здесь, в Эйлате. Там есть кадры, где Максим в нашем московском дворе. Карл запросто узнает дом, кусок переулка. И что? Помчится в Москву, на свидание? Чушь. Зачем ему эти хлопоты? На пирсе он оказался случайно, совершенно случайно. Он ведь тоже человек, и почему бы ему не искупаться в море? Он так здорово плавает… Он увидел Максимку, сработало простое любопытство. На этом все кончится. Уже кончилось…»
Однако она чувствовала, что обманывает себя. Ничего не кончилось. Она достаточно хорошо знала Майнхоффа. Почти сразу, заметив их с Максимкой в том грязном кабачке, он все понял. И теперь не оставит их в покое…
— Алиса, вам коньяк или виски?
— Что?
Они уже подошли к столику в глубине пустого ресторана. Она продолжала стоять, тупо глядя на разноцветных рыбок, плавающих в подсвеченном аквариуме.
— Алиса, с вами все в порядке?
— Да… простите… мне коньяку, совсем чуть-чуть, — она тяжело опустилась в кресло, закурила.
Деннис отошел к стойке и вернулся через несколько минут с двумя рюмками на маленьком подносе.
— Неужели вы до сих пор переживаете? — спросил он, усаживаясь напротив.
— А вы? — она улыбнулась. — Вы ведь не можете уснуть. Представить жутко, что могло случиться с нами, если бы вы не оказались рядом. У них ведь было оружие, кто-то выстрелил. Неужели у арабских подростков есть огнестрельное оружие?
— Не знаю, — он пожал плечами, — я впервые столкнулся с арабскими подростками. Но, значит, есть, раз прозвучал выстрел.
— Я задам вам дурацкий вопрос, — медленно произнесла она, глядя мимо Денниса, на аквариумных рыбок, — как вы думаете, могло такое произойти… ну, скажем, не случайно? То есть мог кто-то заранее следить за нами и ждать подходящего момента? Простите, я, наверное, говорю глупости.
Он поймал ее ускользающий взгляд и долго, не отрываясь, смотрел в глаза, потом осторожно притронулся к ее руке.
— У вас ледяные пальцы, Алиса. Вы боитесь чего-то или кого-то. Вы старательно прячете свой страх, чтобы Максим не заметил. Мужчина, который забрал ваши фотографии, вовсе не случайный человек. Вы здесь кого-то встретили, и вам страшно. Такие вещи нельзя держать в себе. Если есть реальная опасность, то она угрожает не только вам, но и Максиму. Расскажите мне. И будем думать вместе. Одной вам не справиться, Алиса.
— С чего вы взяли, Деннис? — она изо всех сил попыталась улыбнуться. Ничего такого… вам показалось. Я просто очень замкнутый человек, мне многие это говорили…
— Перестаньте, — он покачал головой, — вы ведь не меня обманываете, а себя.
Она опустила голову, волосы упали на лицо. Он молчал и все еще прикрывал ладонью ее тонкие ледяные пальцы.
— Да, — произнесла она спокойно, — я обманываю себя. Мне очень страшно. Но вряд ли вы сумеете помочь нам с Максимом. И потом — я никогда никому не рассказывала… Я запретила себе даже думать об этом, но сейчас, здесь… Нет, я не могу, — она откинула волосы, резким движением выдернула руку из-под его теплой ладони, — я одиннадцать лет молчала об этом.
— Одиннадцать лет? — тихо переспросил Деннис. Она не ответила, достала сигарету, он щелкнул зажигалкой. Она долго не могла прикурить. Руки дрожали. Наконец, глубоко затянувшись, она произнесла:
— Деннис, вы знаете, кто такой Карл Майнхофф?
— Это знает каждый, кто хоть иногда смотрит телевизор и читает газеты, Деннис быстро отхлебнул коньяку, — Майнхофф — международный террорист, которого много лет не могут поймать.
— Да, — она нервно усмехнулась, — он бандит, жестокий, сумасшедший, помешанный на своем баронском происхождении. Он убийца с принципами, с идеей. Сейчас он здесь, в Израиле. Я видела его в Эйлате. Он узнал меня, а я — его. Я сфотографировала его в кафе, просто потому, что не могла поверить своим глазам. Я ведь читала, он погиб три года назад в Северной Ирландии. Вы правы насчет этих снимков. Никакой случайности не было. Их забрал Карл. Я сделала чудовищную глупость, когда стала его фотографировать. Но у меня был шок. Я так надеялась, что его нет на свете и никто никогда не узнает… А потом я увидела, как они разговаривают на пирсе. Максим и он. Я закричала и сорвала голос, побежала и подвернула ногу. Единственное, что можно сделать в этой ситуации, — орать, бежать. Но нет ничего бессмысленней. Дело в том, что Карл Майнхофф — отец Максима.
Алиса говорила очень тихо, но Деннису показалось, что она кричит. К ним направлялся улыбающийся, круглолицый бармен с рыжими усами.
— Извините, мы уже закрываемся.
Деннис быстрым движением опрокинул в рот каплю коньяку, оставшуюся на дне рюмки, потом встал, обошел стол и взял Алису за плечи.
— Пойдемте.
Они не произнесли ни слова, пока ехали в лифте, пока шли по коридору. Он открыл дверь своего номера, пропуская ее вперед. Она замерла на пороге.
— Меня-то вы не боитесь, Алиса? — спросил он, мягко улыбнувшись. — Бар закрыт, в вашем номере спит Максим, мы можем разбудить его. Больше поговорить негде. Заходите.
Она вошла, уселась в кресло, съежившись, обхватив плечи руками.
— Кто-нибудь, кроме вас, знает? — спросил Деннис.
— Теперь да.
— Вы имеете в виду меня?
— Я имею в виду Майнхоффа. Он все понял, когда увидел нас в кафе. Он все понял потому, что для него это важно. Благородная баронская кровь. Сын. Его кровь. Его собственность. — Она говорила быстро, отрывисто, и опять Деннису показалось, что она кричит, хотя это был почти шепот. — Надо знать Карла, а я его знаю. Мы познакомились пятнадцать лет назад. Все произошло не сразу. Потом еще четыре года он то и дело возникал в моей жизни. Я понятия не имела, кто он. Просто немец из ГДР, аспирант Института международных отношений. Он приезжал в Россию. Это, конечно, была не любовь. Что-то совсем другое…
Москва, январь-август 1987 года
Ирина Павловна Воротынцева расхаживала по своей просторной, стерильно чистой кухне из угла в угол, держа в руках телефон на длинном проводе.
— Сколько можно тянуть! — кричала она в трубку. — Он уже потерял человеческий облик. Неужели вы не понимаете, что гипноз для него — как мертвому припарки?
— Я не могу взять на себя такую ответственность, — вздыхал в трубке нарколог Анатолий Коробец, — вы ведь знаете, что будет, если он сорвется хотя бы один раз. Мы потеряем его.
— Лично я его уже давно потеряла. Меня беспокоит не он, а дочь. Она живет с ним, она взвалила на себя это, и я не могу не думать о ней. Если бы вы видели, на кого она похожа… Ну я прошу вас, поговорите с Юрием в последний раз. Терять уже нечего.
— Ирина Павловна, а почему вы сами не можете с ним поговорить?
— Пыталась уже, — Ирина Павловна остановилась и тяжело уселась на табуретку напротив Алисы, — он ссылается на вас. Будто бы вы хотите еще подождать. До лета.
— Весна — тяжелое время для сердечников.
— Он прежде всего алкоголик, а потом уже сердечник! Вы можете на него повлиять. Простите, что я так резко разговариваю с вами, но повторяю, мне страшно за дочь. Два месяца назад у нее было сотрясение мозга. Я не сомневаюсь, головокружения у нее начались на нервной почве. А что будет дальше?
Алиса сидела, низко опустив голову, ковыряла вилкой кусок жареной рыбы. Ей было неприятно слушать этот разговор, она отговаривала маму звонить Коробцу, но Ирина Павловна, человек решительный
