Деннис почти не сомневался, что в Иерусалиме никто за ними не следил. То, что произошло вчера в старом городе, ни малейшего отношения к Карлу Майнхоффу не имеет. Нападение было случайным, такое происходит в арабских кварталах если не ежедневно, то раз в неделю.
Майнхофф не нападет на Алису и Максима. Ему нужен его сын живой, здоровый и не напуганный. При всей своей жестокости Майнхофф сентиментален. Или это называется как-то иначе? Отцовские чувства. Могут они быть развиты у бандита? Разумеется. Тем более других детей у него нет. Инга Циммер бесплодна.
Похищать ребенка он не станет. Ему не захочется выглядеть в глазах мальчика злодеем. Что же он предпримет? Выберет подходящий момент, попытается договориться с Алисой? О чем?
«Алиса, скажи ему, что я хороший. Тебе он поверит. Скажи, чтобы он меня любил. Здравствуй, малыш, я твой папочка. Посмотри, как мы похожи!»
Пока в его поведении нет никакой логики. Только эмоции. Такого с ним еще не случалось. Он рискнул остаться в стране после теракта, он разгуливает по Эйлату, купается в море. Он рискует, подставляется, лишь бы увидеть мальчика. Отцовские чувства сыграли с ним злую шутку.
Вообще, нормальные человеческие чувства — непозволительная роскошь для террориста. Хочешь быть бандитом — изволь жить по законам ненависти, не суйся на другую территорию. Там тебя не ждут. Ничего, кроме неприятностей, ты за свой красивый порыв не поимеешь.
На ребенка его сейчас можно ловить, как на живца. Это гадко, неблагородно, но кто же говорит о благородстве, когда дело касается Карла Майнхоффа?
Деннис был уверен, здесь, в Израиле, брать Майнхоффа нельзя. Без МОССАДа не обойтись. Это значит, что в лучшем случае Карл будет убит, а скорее всего ускользнет.
В МОССАДе есть силы, заинтересованные, чтобы террорист никогда не был пойман и никогда не раскрыл рта на судебном процессе, в какой бы стране этот процесс ни состоялся. Деннис даже знал, кто конкретно не допустит, чтобы Майнхофф предстал перед судом.
Внутри МОССАДа существует сильная многочисленная группа, представляющая интересы крайне правой оппозиции. Эта структура выступает против мирного урегулирования арабо-израильского конфликта. Ее люди причастны к убийству премьер-министра Израиля Ицхака Рабина в ноябре 1995-го.
«Мы достаточно сильны и умны, чтобы достичь мира со всеми арабскими странами», — заявил Рабин в своей речи перед многотысячной толпой на площади Царей Израилевых в Тель-Авиве.
А через несколько минут по нему открыл стрельбу двадцатишестилетний студент юридического факультета Игаль Амир, член молодежной экстремистской организации «Эйляль».
«Я сделал это во имя спасения душ, преданных Рабином», — заявил молодой убийца на суде.
Позже подняли вопрос о его психическом здоровье. Да, вероятно, будущий юрист был не вполне здоров. Фанатизм — религиозный, расовый, политический всегда граничит с болезнью. Но за фанатизмом одиночным и массовым, как правило, стоит холодный хитрый расчет вполне здоровых и уравновешенных людей, сотрудников спецслужб, правительственных чиновников, денежных магнатов, которые умело и незаметно используют чье-то кровавое безумие в своих интересах.
Интересы эти ничего общего не имеют с древними и вечно живыми иллюзиями о том, что всех людей можно поделить на правых и виноватых, плохих и хороших. Это совсем другая, скрытая от постороннего понимания сфера жизни, в которой непримиримые враги оказываются связанными сложной сетью взаимовыгодного сотрудничества. Израильские правые экстремисты, выступающие против любых мирных договоров с арабами, тесно контактируют с палестинскими террористическими группировка'. Русских коммунистов подкармливают теневики-миллиардеры из капиталистической Европы. Миротворцы втайне раздувают военную истерию, спецслужбы, призванные отвечать за безопасность глав правительств, организуют покушения на них.
Редко из этого темного бездонного омута смертельных страстей всплывают имена и факты. Ничего никогда не проясняется до конца.
Деннис знал, кто конкретно помешает арестовать в Израиле Карла Майнхоффа. Полковник МОССАДа Яков Берштейн, принадлежащий к правой оппозиции, замаранный связями как с ультрасионистскими организациями, так и с ультраисламистскими, имеющий контакты в среде русских неофашистов и итальянских «красных бригад». Полковник не раз пользовался услугами Майнхоффа, но доказать это не сумеет никто, кроме самого Карла.
Разумеется, окончательное решение остается не за Деннисом, а за господином Вильямом Барретом, сотрудником посольства США в Израиле, атташе по связям с общественностью, резидентом ЦРУ, шефом- куратором Денниса.
Вдруг шестидесятилетнему Вилли, человеку осторожному, лишенному тщеславия, отягощенному старомодными предрассудками, придет в голову честно отдать лакомый кусок в зубы местным властям? Вилли собирается в отставку, на пенсию, и может напоследок преподнести коллегам из МОССАДа такой вот славный подарок.
Но, сдавая Майнхоффа, Вилли невольно подставит Денниса, засветит его перед израильскими властями как агента-нелегала. Это нецелесообразно. Это если не конец карьеры, то весьма неприятный поворот в ней. Разведчик не должен быть известен чужой спецслужбе даже в качестве союзника и добровольного помощника.
Деннис решил не спешить, подождать хотя бы сутки, не выкладывать шефу-куратору потрясающую новость сразу. Сначала самому переварить, обдумать, выработать четкую позицию для разговора, подобрать железные доводы, чтобы Вилли уразумел: нельзя отдавать Майнхоффа МОССАДу. Нельзя ни за что.
Максим распахнул шторы, солнечный свет залил маленький гостиничный номер.
В первый момент Алиса не могла понять, где они, в Иерусалиме или уже в Эйлате. Вторую ночь подряд она почти не спала, ложилась под утро.
Возвращались из Иерусалима страшно долго. Ночью хлестал ливень. С гор хлынули потоки размытого песка вперемежку с камнями. Дорога была перекрыта селями, пришлось ждать четыре часа, пока расчистят узкое горное шоссе.
Остаток пути ехали на очень маленькой скорости. Трасса была мокрой, скользкой, «дворники» не успевали расчищать ветровое стекло, залепленное крупным частым градом. Ветер был таким сильным, что машина дрожала на ходу. В Эйлат они попали перед рассветом.
— Малыш, я посплю еще капельку, полчасика. — Она повернулась на другой бок и накрылась одеялом с головой.
— Ну мам, ты что?! Катер отправляется через сорок минут! Деннис уже ушел на пристань покупать билеты.
— Какой катер? Какая пристань?
— Ну мы же договорились сегодня нырять. Ты что, забыла? Вставай, мы опоздаем!
Даже после душа Алиса чувствовала себя разбитой. Глаза слипались. Она наспех глотнула чаю, Максимка нетерпеливо тянул ее за руку, всю дорогу до пристани они почти бежали.
Деннис ждал их в маленьком открытом баре у кассы. Перед ним стоял высокий стакан с апельсиновым соком.
— Доброе утро, — он виновато улыбнулся, — я пытался отговорить Максима. Мы все не выспались, можно было бы и завтра понырять. Но ребенку не терпится. Оказывается, в его электронной игрушке есть будильник. Он разбудил меня в восемь утра и никаких Моих возражений не желал слушать.
Народу на прогулочном катере оказалось много. Алиса надеялась прикорнуть на мягком кожаном диванчике в закрытом трюме, но все диванчики оказались заняты. Пришлось остаться под ветром, на открытой палубе.
Девушка-экскурсовод рассказывала в микрофон по-английски о желтых акулах, серых муренах, ядовитых морских ежах и хищных кораллах, в которых запутываются любопытные рыбешки, а потом от них остаются лишь скелетики.
Алиса лениво прислушивалась, и все меньше ей хотелось отпускать сына нырять с маской.
А Деннис между тем в десятый раз подробно объяснял Максиму, как надо дышать и двигаться. Максим слушал его, чуть приоткрыв рот и сосредоточенно кивая.
