Максимка заворочался на заднем сиденье. Полицейский долго разглядывал документы, потом вежливо попросил пройти в его машину.
— А в чем дело? Я ничего не нарушала.
— Вы превысили скорость.
— Ничего подобного. Я ехала, как положено, девяносто километров.
— Будьте любезны, пройдите в мою машину, мэм. Оставалось подчиниться. Документы были у него.
— Малыш, не волнуйся, я сейчас вернусь, — сказала она Максиму, заметив, что он приоткрыл глаза.
— А что? Почему? — сонно пробормотал ребенок, поднимаясь.
— Ничего страшного. Говорят, скорость превысила. В полицейской машине на специальном табло светилась цифра «сто». Алиса не сомневалась, что почти всю дорогу ехала на скорости девяносто, а то и восемьдесят километров.
— Ваша аппаратура неисправна, — сказала она, — здесь не правильные показатели.
— Вы нарушили, мэм, и обязаны заплатить штраф.
— Хорошо. Сколько? — Она открыла сумочку.
— Нет. Не здесь и не сейчас, — покачал головой полицейский, — я выпишу вам квитанцию. В Тель- Авиве вы заплатите по ней в любом банке.
— Сколько?
— Тысячу шекелей.
Алиса поперхнулась. Это больше трехсот долларов. У нее на карточке осталось двести долларов, и около пятидесяти в шекелях лежит в кошельке.
— Простите, я не ослышалась? Тысяча шекелей за нарушение, которого не было? — медленно произнесла она, глядя в ледяные серые глаза.
— Вы превысили скорость. На этой трассе ограничение девяносто километров. Вы ехали со скоростью сто, следовательно, подвергали опасности себя, своего ребенка, а также других водителей. — Он уже заполнял какой-то бланк на иврите.
— Самая большая опасность на этой дороге — встреча с вами, сэр.
— Я понимаю, — кивнул он, продолжая заполнять бланк.
— Подождите, офицер. Могу я взглянуть на ваши документы?
— Пожалуйста. — Он сунул ей в лицо маленькую пластиковую карточку с цветной фотографией.
— Я не знаю иврит. Напишите мне английскими буквами ваше имя, фамилию, звание.
— Да, конечно. Если вы хотите пожаловаться, оспорить штраф, вы можете обратиться в суд в Тель- Авиве.
— Какой суд? Мы улетаем сегодня ночью. У меня просто нет этой суммы.
— В таком случае вас не выпустят из страны. Алиса достала из кошелька сорок шекелей и протянула полицейскому.
— Возьмите, офицер. И давайте разойдемся по-хорошему.
— Вы предлагаете мне взятку, мэм?
У него было совершенно неподвижное, чистое, гладкое лицо. Чуть вздернутый нос, тонкие губы. Никаких эмоций эта физиономия не выражала. Вообще никаких. Только рот двигался, как отдельный механизм.
— Я хочу с вами договориться по-человечески, — Алиса заставила себя улыбнуться, — возьмите деньги, офицер, и простите меня, если вам показалось, будто я нарушила правила.
— Вы хотите дать взятку должностному лицу? Это грубое нарушение закона. Я вас арестую, мэм.
— Слушайте, вы не сумасшедший? — спросила Алиса, прищурившись и внимательно вглядываясь в серые застывшие глаза.
— Уберите деньги, мэм. Вот ваша квитанция. Здесь на полях я написал свое имя и звание по- английски.
— Вы соображаете, что творите? Вы офицер полиции, должностное лицо, занимаетесь грабежом на дороге! Я ничего не нарушала. Я иностранка, сегодня улетаю домой. Даже если я на каком-то участке пути и превысила скорость, все равно это абсурд. Ни в одной стране мира нет таких огромных штрафов…
— Не я устанавливаю суммы штрафов. Вы нарушили правила и обязаны заплатить. Еще раз предупреждаю, что в случае неуплаты вас не выпустят из страны. Счастливого пути, мэм.
— Подождите. Объясните мне, зачем вам это нужно? Вот лично вам — зачем? Если так хочется денег — я вам их предлагаю. Но этот штраф — вы же не положите его в свой карман! Или вам идет надбавка с каждой жертвы?
— Я вас больше не задерживаю, мэм. Вот ваши документы и квитанция.
— Человек в полицейской форме грабит женщину с ребенком посреди пустой дороги, причем не для себя лично, а в пользу государства. Да вы бандит, самый настоящий! — не выдержала Алиса. — Вы хуже бандита. Административный зомби, вот вы кто.
— Вы оскорбляете меня при исполнении служебных обязанностей. Я вас арестую, мэм.
— Если будете продолжать в том же духе, сэр, кто-нибудь рано или поздно пристрелит вас на этой дороге. И будет совершенно прав. Я вам этого не желаю.
Алиса не кричала, говорила вполне спокойно, но в голосе и в глазах предательски дрожали слезы. Еще не хватало разреветься при этом дегенерате. Она чувствовала свою абсолютную беспомощность перед ним и почему-то вдруг вспомнила такое же гладкое, такое же мертво-неподвижное лицо с механическим ртом. Майор ФСБ Харитонов разговаривал с ней примерно так же много лет назад.
— А пошел ты… — Алиса вылезла из полицейской машины и, прежде чем подойти к своей, вытащила из паспорта квитанцию, на глазах у полицейского быстро разорвала ее в мелкие клочья и сдунула с ладони прямо в ветровое стекло его машины.
Глава 27
— Надеюсь, вы не будете храпеть, партайгеноссе? — спросил Натан Ефимович, когда Карл погасил свет в каюте.
— Разве я храпел прошлой ночью?
— После бедуинской палатки и грязных циновок, на чистом белье, в нормальной постели я спал как убитый. Если бы яхта взорвалась, я бы вряд ли услышал.
— Болячка вам на язык! — рассмеялся Карл.
— Типун, а не болячка, — поправил Бренер.
— Мне очень нравятся русские пословицы и поговорки, но я постоянно путаю слова. Кстати, что такое типун? Разве не то же, что болячка?
— Не совсем. Это птичья болезнь, хрящеватый нарост на кончике языка.
— Какая гадость…
— Карл, так вы храпите или нет?
— Кажется, нет. А вы? Я ведь тоже спал, как убитый сурок.
— Опять запутались в словах, — улыбнулся Бренер, — а насчет храпа — не знаю. В последние три года мне не у кого было спросить об этом.
— Вам одиноко после смерти жены?
— Да. Мы прожили вместе почти сорок лет.
— Можно позавидовать, — по голосу Карла было слышно, что он улыбается, знаете, я с детства терпеть не мог то, что принято называть спокойной семейной жизнью. Мои родители, скучные пошлые люди, классические бюргеры, привили мне стойкое отвращение к однообразию семейного быта. Я привык слоняться по миру, ночевать где придется, мне нравится риск, постоянная смена декораций. Но сейчас вдруг позавидовал вам. Вы с женой любили друг друга, растили сына, и сорок лет вам, вероятно, никогда не было скучно вместе. Или я ошибаюсь?
