Пакт

– Вы, уважаемый Сосо, конечно, не еврей, – беззвучно прошептал Илья, глядя в глаза бронзовому бюсту на столе. – В «Майн Кампф» о грузинах ничего не написано, вряд ли фюрер вообще знает, что существует такая национальность. Но вы, батоно Сосо, жгучий брюнет, а для Гитлера все брюнеты относятся к неполноценным расам. Думаете, его помешательство на расах всего лишь пропагандистский трюк? «Агитационный элемент»? Нет, он искренне верит собственному бреду, считает себя мессией. Ну и на хрена вам, товарищ Джугашвили, этот бесноватый ефрейтор?

Глава девятая

Окончательное решение покинуть Германию доктор Штерн принял в январе 34-го, когда вступил в силу закон о гигиене и стерилизации. Ничего особенного в этом событии не было, но оно оказалось последней каплей. Пришлось расстаться с иллюзией, что власть нацистов скоро закончится, что абсурд не может длиться вечно. Несколько его бывших коллег эмигрировали. Остальные вступили в партию и с энтузиазмом принялись выполнять призывы ефрейтора «сконцентрировать все силы на сотворении новых детей божьих. Очищать наши ряды и с помощью чисток вернуть себе божественную избранность».

Отто прошел отбор и готовился к вступлению в молодежную группу СС. Макс стал заикаться и болеть тяжелыми ангинами. Эльза покрасила волосы в платиновый цвет, чтобы скрыть рыжину. Горничная Магда уволилась, она проработала в доме пятнадцать лет. Эльза и Карл просили ее остаться, но она ответила, что слишком стара и больше не может терпеть насмешек господина Отто. Извиниться перед ней Отто категорически отказался, заявив, что эта толстая старуха, наполовину чешка, неполноценна в расовом отношении.

Горбун молочник исчез. Появился новый, с прямой спиной. Новая горничная состояла в Лиге немецких девиц и была осведомительницей гестапо.

Доктор понимал, что в его положении подавать документы на эмиграцию, идти легальным путем – самоубийство. Эльза и Отто, разумеется, никуда уезжать не собирались. Карл надеялся, что позже, за границей, в нормальной стране, ему удастся объяснить им, почему больше нельзя жить в Германии, помешательство пройдет, они опомнятся.

Старинный приятель, главный врач дорогого швейцарского санатория, давно приглашал поработать, гарантировал бесплатное жилье, солидные гонорары.

Доктор Штерн не спешил, искал подходящего случая. О работе за границей, даже временной, заикаться не стоило. А вот на отдых в Швейцарию его вполне могли выпустить.

Теперь жизнь приобрела какой-то смысл. В цюрихском банке у него имелся счет, там скопилась небольшая сумма в швейцарских франках – гонорары за научные статьи, за лекции на медицинском факультете Цюрихского университета. Он был благодарен себе, что удержался, не тронул эти деньги в самые трудные времена. Надолго не хватит, но можно прихватить все имеющиеся наличные марки, а главное, ему обещали работу и бесплатное жилье на первое время.

Он продолжил переписку со швейцарским приятелем и стал потихоньку внушать Эльзе, Отто и Максу мысль об отдыхе в Швейцарии.

В конце июня подвернулся удобный случай. Полковник Вирте, бывший однополчанин Геринга, отправлялся на неделю в Швейцарию, отдохнуть в альпийском санатории. В его личном самолете, конечно, нашлось место для доктора и его семьи.

За сутки до отлета Карлу внезапно сообщили, что ему придется отложить отпуск и остаться в Берлине. Его заверили, что через несколько дней он сможет присоединиться к своей семье в Швейцарии. Доктор отнесся к этому вполне спокойно. Накануне он вручил Эльзе солидную сумму в марках. Бережливая Эльза удивилась:

– Зачем так много? Мы отправляемся всего на месяц.

– Макс должен пройти специальный курс лечения, это дорого, – объяснил Карл.

Перед сном он зашел к Максу. По ковру были разбросаны игрушки, среди них детали «юнкерса», который когда-то подарил Максу на день рождения Вирте. Рядом с крыльями лежали крошечные фарфоровые фигурки летчика и пассажиров.

– Папа, я пытался починить самолет, но не получилось, – зевнув, сказал Макс.

– Ты же знаешь, это невозможно, мы с тобой много раз пытались.

Карл сложил детали «юнкерса» в коробку, вспомнил, как маленький Макс показывал пальчиком на фигурки: «Вот мама, Отто, я… А ты с нами не полетел, ты остался в Берлине». Случайное воспоминание неприятно кольнуло. Он поцеловал Макса, погасил свет, тихо вышел из комнаты.

Ночью Карл спал крепко, и ничего ему не снилось. Встали рано, завтракали в спешке, Вирте просил не опаздывать. Эльза нервничала, боялась забыть что-нибудь. Макс зевал и покашливал. У Карла мелькнула мысль, не оставить ли его дома, слишком он бледный, вялый, и горло опять красное, но он тут же подумал, что в альпийском санатории, на свежем воздухе, Макс поправится быстрее.

Когда вышли к машине, Отто попросился за руль. Он уже научился водить. Было тихое воскресное утро, пустые улицы, Карл разрешил, сел рядом. До аэропорта Темпельхоф доехали за сорок минут. Самолет Вирте стоял на летном поле. Сам Вирте возле самолета беседовал с какими-то людьми в комбинезонах. Подойдя ближе, доктор услышал:

– Я не понимаю, он вчера еще был здоров!

– Господин полковник, не волнуйтесь, самолет готов к полету, мы все тщательно проверили.

– Я не доверяю никому, кроме моего механика! – Вирте явно нервничал, почти кричал.

– Господин Вирте, мы можем садиться в самолет? – спросил Макс.

– Подожди, малыш, я должен разобраться, – ответил Вирте и взъерошил ему волосы.

– Что-нибудь случилось? – тревожно прошептала Эльза.

– Нет-нет, не волнуйтесь, все в порядке.

Карл увидел, как из ангара вышел высокий офицер люфтваффе и быстро направился к ним. После обязательного нацистского приветствия он пожал руку Вирте и с улыбкой произнес:

– Паоль, я думал, ты уже в небе. В чем дело?

– Дитрих, я не понимаю, куда исчез мой механик, этих я не знаю.

– Зато я их знаю, – офицер рассмеялся и похлопал Вирте по плечу. – Это мои механики, Паоль, поверь, они надежные ребята, профессионалы, не хуже твоего Шульца. А это провожающие?

Офицер обратил, наконец, внимание на Карла и его семью.

– Провожающий тут только один, доктор Штерн. Фрау Штерн и мальчики летят со мной, – объяснил Вирте.

– Ах, вот как? – полковник скользнул взглядом по лицам.

– Господин Вирте любезно согласился прихватить нас, – с вежливой улыбкой объяснила Эльза. – Мой муж вынужден задержаться в Берлине, он прилетит позже.

– Ну можно, наконец, в самолет? – Макс нетерпеливо топтался у трапа. – Пожалуйста, господин Вирте, вы обещали, что позволите мне сесть рядом с вами в кабину. Можно?

– Да, конечно, малыш, залезай, – кивнул Вирте.

– Макс, подожди! – Карл обнял его. – Я прилечу к вам совсем скоро, не забывай полоскать горло.

Механики подняли чемоданы, погрузили в салон. Карл поцеловал Эльзу, Отто, напомнил, чтобы сразу отправили ему телеграмму.

Заурчал мотор, самолет пошел на разгон. Карл увидел за стеклом кабины рядом с Вирте счастливое, улыбающееся лицо Макса. Самолет разогнался, оторвался от земли, стал набирать высоту, удаляться, уменьшаться, превратился в крестик, потом в точку. Карл, задрав голову, глядел в чистое безоблачное небо, пока точка не исчезла.

Впереди был свободный день. Он отпустил горничную, долго слонялся по пустой притихшей квартире, чувствуя себя уже не хозяином, а постояльцем. Из комнаты Отто орало радио. Транслировали речь министра по делам церкви доктора Керрля:

– Партия стоит на платформе позитивного христианства, а позитивное христианство есть национал-социализм. Национал-социализм есть волеизъявление Господа Бога. Воля Божья воплотилась в немецкой крови. Нам пытаются внушить, что христианство подразумевает веру в Христа как Сына Божьего. Это смешно. Истинным олицетворением христианства является партия, и в первую очередь фюрер, призывающий немецкий народ поддерживать истинное христианство. Фюрер – выразитель новой