– Товарищ Крылов, это вы написали в сводке, я читал, – Сталин обошел Илью, остановился прямо перед ним. – Как вы думаете, Гитлер сказал о бывших друзьях, чтобы успокоить военных, которые недовольны Ремом, или за словами последуют действия?
– Я думаю, последуют действия, товарищ Сталин.
Хозяин на мгновение застыл, глядя в глаза Илье, и пошел дальше. Молотов, Каганович и Жданов сидели молча, следили за каждым его движением. Хозяин как будто забыл о них, обращался только к Илье.
– Какие именно действия?
– Он избавится от Рема.
Сталин подошел к столу, взял папиросу, закурил, опять направился к Илье, глядя на него сквозь клубы дыма.
– Каким же образом, по-вашему, он это сделает, товарищ Крылов?
– Он его убьет, товарищ Сталин.
Хозяин покачал головой и улыбнулся. Тут же, как по команде, оскалились Молотов и Каганович, а Жданов даже захихикал. Впрочем, он явно перестарался. Сталин остановился, бросил на него сердитый взгляд.
– Товарищ Жданов, разве смешно, когда убивают старых верных друзей?
Столбик пепла упал на ковер. Сталин, опять оказался за спиной у Ильи, остановился, спросил:
– Когда?
– Скоро, товарищ Сталин.
– Почему скоро? Гитлер умный человек, в таких вещах не стоит спешить.
– У него мало времени. Гинденбургу восемьдесят семь лет, он болен, его кончина может стать поводом для путча. Гитлеру надо успеть ликвидировать Рема, пока Гинденбург жив.
Хозяин долго молчал, расхаживал по кабинету.
– А как же два с половиной миллиона вооруженных штурмовиков? Они, наверное, обидятся.
– Ничего, товарищ Сталин, я думаю, Гитлер сумеет их утешить.
Илья не видел лица Инстанции, только спину и затылок. Спина была круглая, сутулая, плечи покатые, на затылке жирные складки. Дойдя до стола, Хозяин сел, затушил окурок в пепельнице, перевернул страницу в открытой папке и сказал, не глядя на Илью:
– Спасибо, товарищ Крылов. Продолжайте внимательно следить за событиями в Германии. Можете идти.
Товстуха предупреждал: «Если он тебя обругает, грубо обматерит, считай, что похвалил. А вот похвалит – беда. Особенно плохо, когда начнет спрашивать о здоровье, о семейных делах, знаешь, так участливо, по-свойски, с теплой улыбкой».
В тот раз не было ни мата, ни теплой улыбки. Возможно, не стоило так уверенно заявлять, что Гитлер убьет Рема. А вдруг не решится? Все-таки старый близкий друг. Тогда получится, что спецреферент Крылов не в состоянии правильно анализировать и прогнозировать. Но если убьет, то спецреферент Крылов окажется слишком умным. Что лучше – быть умным или глупым в глазах Инстанции?
Конец мая и весь июнь 1934-го прошли в напряженном ожидании. Илья следил за событиями в Германии, как болельщик за схваткой на ринге. Жадно читал газеты, слушал в специально отведенном помещении передачи немецких радиостанций.
Против чемпиона-мордобойца Рема с его штурмовиками выступали «два Г», мастера-тяжеловесы Геринг и Гиммлер. Их шансы отправить мордобойца в нокаут росли с каждым днем. На их стороне была армия. Последнее слово оставалось за Гитлером. Он колебался.
Илья ждал вестей от Дока, наивный и мудрый немецкий доктор помог бы разобраться в настроениях фюрера. Но очередное сообщение Флюгера не содержало никакой информации от Дока.
«Два Г» наносили противнику удар за ударом. По Германии распространялись слухи, будто Рем готовит кровавый путч. Рем занял оборонительную позицию. 19 июня «Фолькише Беобахтер» опубликовала официальное коммюнике. Рем заявил, что с 1 июля весь состав СА отправляется в отпуск на месяц. В течение этого месяца штурмовикам запрещено носить форму и оружие.
Рем пытался успокоить фюрера, показать, что его отряды разоружились, хотят отдохнуть на баварских озерах и устраивать заварушку в Берлине никто не собирается.
Последовал ответный удар. 25 июня главнокомандующий, генерал фон Фрич, привел армию в боевую готовность, отменил отпуска и запретил солдатам покидать казармы. 28 июня Рема исключили из немецкой офицерской лиги. «Фолькише Беобахтер» опубликовала статью за подписью военного министра генерала Бломберга, в которой утверждалось, что армия на стороне Гитлера.
«Два Г» дубасили Рема стальными кулаками рейхсвера, нагнетали панику вокруг заговора, убеждали Гитлера, что месячный отпуск штурмовиков всего лишь хитрый маневр перед решающей атакой.
29 июня Берлинское радио сообщило о небывалой жаре на всей территории рейха, особенно в Баварии, где дневная температура в тени достигала плюс тридцати семи градусов. Объявили штормовое предупреждение, ждали грозы. Вечером она разразилась с такой силой, что возникли помехи в эфире. Когда они исчезли, по радио звучала легкая музыка.
Утром 30 июня сообщения посыпались градом, аккредитованные в Берлине иностранные корреспонденты присутствовали на пресс-конференции, которую провел Геринг. Он долго и необыкновенно эмоционально рассказывал, как бесстрашные рыцари СС под его руководством разоблачили тайный заговор, предотвратили злодейский путч, спасли великий рейх и всех его честных граждан от неминуемой гибели.
Скоро пришло короткое сообщение от Флюгера. Геринг приказал полицейским управлениям сжечь все дела, связанные с «акциями двух последних дней». Министерство пропаганды специальным распоряжением запретило публиковать в прессе любую информацию об убитых или «застреленных при попытке к бегству».
Док опять не упоминался. Ни слова от него, ни слова о нем.
13 июля Гитлер выступил в рейхстаге. Спецреферент Крылов спешно с листа диктовал перевод речи машинисткам, ел за письменным столом и продолжал диктовать. Гитлер говорил пять часов. Илья сочувствовал слушателям в рейхстаге. Впрочем, для них время летело быстро. Для них это был спектакль.
Машинистки менялись, Илья диктовал. Он много раз видел выступления Гитлера в кинохронике и, чтобы не сбиться, не заснуть на ходу, пытался угадать, какие жесты и какие гримасы сопровождали каждый пассаж.
«Бунты подавляются по извечно одинаковым железным законам. Если кто-нибудь упрекнет меня в том, что мы не провели эти дела через обычные суды, то я могу ответить: в этот час я нес ответственность за судьбу немецкой нации и являлся единственным судьей немецкого народа».
Произнося «меня», «я», он ударял себя в грудь, а словосочетание «немецкий народ» сопровождалось выброшенной вперед правой рукой и паузой, во время которой взгляд из-под нахмуренных бровей устремлялся вдаль, поверх голов.
«Я приказал расстрелять главных виновников этого вредительства, я приказал выжечь язвы внутренней заразы до здоровой ткани. Нация должна знать, что никто не смеет безнаказанно угрожать ее существованию. Каждый должен навсегда запомнить, что, если он поднимет руку на государство, его неминуемой участью будет смерть!»
Первые две фразы фюрер пролаял громко и отрывисто, постучал стиснутым кулаком по трибуне. Перед третьей опять сделал паузу, на этот раз задумчивую, почти печальную. Голову опустил, смотрел вниз, затем резко вскинулся и заговорил медленно, глубоким, низким голосом. На последнем слове «смерть» сложил руки на груди, как складывают покойникам.
Илья расхаживал по кабинету с листками в руке, воспроизводил интонации, мимику и жесты фюрера, не замечая изумленных улыбок машинисток. Он не успевал вычитывать и редактировать текст перевода. Поскребышев влетал в кабинет, хватал свежие страницы. Хозяину не терпелось прочитать эту речь.
Через неделю Флюгер прислал большое сообщение, в котором изложил подробности событий в ночь с 29 на 30 июня.
Накануне Рем и его приближенные устроили грандиозную пьянку в гостинице «Ганзльбауэр» в Бад- Висзее на берегу озера Тегернзе. На рассвете к гостинице подъехала вереница автомобилей. Перепившиеся
