Лунковец разыграл перед Габи маленькую пантомиму. Уронил руки, понурил голову, вытянул ноги и стал медленно сползать с подлокотника на ковер. Габи хохотала до слез, и будь полковник трезвее, он бы заметил, что хохот фальшивый, а слезы настоящие.
– Вилли, только не говорите, что веревочки обрезала немецкая рука, – Габи достала платок и вытерла слезы.
– Немецкий интеллект! – Лунковец ткнул себя пальцем в лоб и надменно выпятил губу. – Мы заставили врага действовать в наших интересах. Тупые чехи сами себе роют могилу.
Полковник несколько секунд молчал, сопел, потом слегка качнулся, приблизил красное влажное лицо, погрозил пальцем и прошептал, обдавая перегаром:
– Э-э, милая Габриэль, не советую совать свой прелестный носик в такие серьезные мужские дела.
– Серьезные? – Габи расхохоталась. – Серьезные мужские дела? Полковник, вы меня здорово разыграли, я по вашей милости чуть не умерла от смеха. Давайте-ка выпьем за ваш блестящий юмор.
Она успела слить содержимое своей рюмки в ковер и заметила, что к ней через гостиную идет Стефани.
– Габи, можно тебя на минуту? Извините, господин полковник, – Стефани взяла ее за руку. – Тетя хочет поговорить с тобой.
– Спасибо, что увела меня от этого пьяного болвана, – прошептала Габи.
Аннелиз ждала их в кофейном павильоне.
Опять зеленоватые холодные глаза впились в лицо Габи.
– Фрейлейн Дильс, вам нравится вечер?
– Все чудесно, фрау фон Риббентроп. У вас тут красиво, как в сказке. А повар настоящий волшебник. Давно так вкусно не ела.
– Я благодарна вам за Стефани, она у нас растяпа и трусишка, если бы не вы, она чувствовала бы себя в Париже совсем неуютно.
Стефани обняла тетю за шею и что-то зашептала ей на ухо. На лице Аннелиз появилась скупая улыбка.
– Да, детка, – она потрепала племянницу по щеке, опять смерила Габи оценивающим взглядом: – Скоро вас можно будет поздравить, вы станете баронессой фон Блефф. Нравится вам работать в дамском журнале?
– Честно говоря, не очень, – Габи вздохнула и опустила глаза. – Мода, косметика, рукоделие, все это, конечно, интересно, но хочется попробовать себя в чем-то другом.
– Да, творческая личность должна развиваться, – глубокомысленно заметила Аннелиз. – Знаете, Габриэль, в пресс-центре МИД не хватает свежих лиц, живой молодой энергии. Штат непомерно раздут, но в основном это престарелые бюрократы, интриганы, карьеристы, в общем, всякий сброд…
Габи затаила дыхание. В разговорах со Стефани она несколько раз жаловалась, что ей надоело писать для «Серебряного зеркала». Ходили слухи, что Аннелиз заранее готовит площадку для вступления мужа на должность министра и стремится пропихнуть в МИД как можно больше своих людей.
«Своих людей… – прошептала маленькая Габи. – Но при чем здесь я?»
«Если я уйду из журнала в пресс-центр, буду обязана этим фрау Риббентроп, а свой человек для нее тот, кто ей обязан и полностью от нее зависит», – возразила взрослая Габриэль.
«Она ненавидит старую баронессу, – напомнила маленькая. – Человек, связанный с фон Блеффами, никогда не станет для нее своим».
«Ненавидит, – согласилась взрослая. – В пресс-центр я попаду, только если расплююсь с Франсом».
– Стефани говорила, что, кроме французского, вы владеете русским, – продолжала Аннелиз.
– Стефани, как всегда, преувеличивает. Русский я знаю совсем слабо, могу читать со словарем.
– В пресс-центре русским владеют несколько человек. Старые тупые зануды, никакого доверия эти люди не вызывают. А ведь русский в ближайшем будущем станет весьма актуален. Думаю, в вашем возрасте не проблема быстро подтянуть язык… Да, но вам придется покинуть «Серебряное зеркало», изменить образ жизни, круг общения. Как отнесутся к этому ваш жених и будущая свекровь? – Аннелиз озабоченно сдвинула брови.
– Ой, вот об этом даже думать боюсь, – честно призналась Габи. – Будет скандал и ужас.
– Габи, ну ты же не любишь его, – выпалила Стефани. – Почему бы тебе не послать этих свиней фон Блеффов к чертям собачьим?
– Детка, что за язык? Где ты нахваталась таких грубых выражений? – Аннелиз с притворной строгостью погрозила племяннице пальцем, потом взглянула на Габи: – Бесцеремонность нашей малышки многих шокирует, но вы, дорогая Габриэль, наверное, уже заметили, что Стефани всегда говорит правду.
Впервые за вечер госпожа Риббентроп улыбнулась настоящей, открытой улыбкой, которая выглядела довольно неприятно и вовсе не шла ее строгому лицу.
Вечером, без четверти восемь, Карл Рихардович вышел из пряничного домика, на трамвае доехал до Зубовского бульвара. Прошел пешком до станции метро «Парк культуры», отыскал неподалеку от входа в метро свободную телефонную будку. Прежде чем зайти внутрь, огляделся.
Прохожие сновали мимо, никто не смотрел на старика возле будки. Ни в трамвае, ни на бульваре он не заметил никого подозрительного, ни разу не почувствовал на себе чей-нибудь слишком внимательный взгляд. Впрочем, возможность слежки доктор почти исключал. Значительно больше волновало его, окажется ли на месте нужный человек, сам ли подойдет к телефону. Может, этот католический священник уже и не ждет звонка, слишком много прошло времени.
Ровно в девять доктор опустил монетку и набрал номер.
Трубку подняли почти сразу. Низкий мужской голос произнес:
– Алло, слушаю вас.
Акцент был похож на итальянский. «Слючау» с ударением на последнем слоге успокоило доктора.
– Добрый вечер, попросите, пожалуйста, Веру Николаевну, – он выговорил это медленно, высоким плачущим голосом.
Всхлипы и судорожные вздохи хорошо маскировали немецкий акцент.
– Ви звонит который нумеро?
Это был точный ответ на пароль. Карл Рихардович облегченно вздохнул и назвал набранный номер, изменив последнюю цифру.
– Ви ошибайс, синьор комарад, се ест нумеро… – невидимый собеседник назвал условный код, потом, после короткой паузы, сказал: – О, но, эскузо, синьоре, момен-то, я путайт, – и произнес тот номер, который набрал доктор.
Код так же, как обычный телефонный номер, состоял из буквы и пяти цифр. Дмитрий попросил как следует запомнить, но не объяснил, что они означают.
– Вот беда, как же быть? Последняя монета, нужно срочно сказать Вере, что у Митеньки высокая температура, – отчаянно, со всхлипами, все тем же высоким голосом запричитал доктор. – Товарищ дорогой, извините за беспокойство.
– Но проблем, желяю Митьенку виздорвел, ориведерчи, синьоре комарад.
– Всего доброго, спасибо, – доктор повесил трубку.
Возле будки топтался пожилой мужчина в телогрейке, грязных солдатских сапогах и лыжной шапочке.
– Товарищ, работает телефончик?
– Вроде работает, но соединили неправильно и монетка пропала.
– А я хотел у вас разжиться монеткой.
– Была последняя, извините, – ответил доктор и быстро зашагал прочь.
Прежде чем нырнуть в метро, оглянулся, увидел, что пожилой в телогрейке остановил прохожего, просит монету, а в будку уже зашел кто-то другой.
На метро он доехал до Комсомольской площади, там сел на трамвай и через сорок минут был на Мещанской, в пряничном домике.
Калитку долго не открывали, пришлось звонить минут пять. Наконец впустили, но не Кузьма, а один из санитаров. Двор был ярко освещен прожекторами. Лучи били в глаза. На площадке под навесом стоял
