вокзала. Он отвратительно себя чувствовал, у него была высокая температура. Дама налетела на него всей своей тушей, толкнула, больно стукнула по коленке острым углом чемоданчика и, прежде чем извиниться, весело расхохоталась.
Фрау спешила на поезд. Уезжала из Зюльт-Оста в Гамбург. Она участвовала в похищении. Не исключено, что в чемоданчике она увозила пробирку с кровью Сони. Процедура определения группы и прочих показателей достаточно сложна, это можно сделать только в специальной лаборатории.
Вряд ли она тогда знала, кто он. Однако Зубов мог поклясться, что налетела она на него нарочно. Он еле шел, выглядел слабым и больным. Ей захотелось пошутить, пошалить, мимоходом урвать небольшую порцию удовольствия. Смех ее был очень уж весел, хотя потом она горячо извинялась, как и подобает вежливому человеку.
«Неужели они все такие шутники? – подумал Зубов. – От этого юмора мурашки по спине. Тут уж не работают привычные причинно-следственные связи. Эти люди действительно другие. Они живут по своим внутренним законам и понять их логику нормальному человеку трудно».
Он удивился и обрадовался, когда увидел на платформе две знакомые фигуры. Герда, в широком лиловом пальто, в розовой фетровой шляпе, и Данилов, в дутой красной куртке, в разноцветной детской шапочке с помпонами, встречали его у входа в здание вокзала. Герда заматывала шарфом шею Данилова. Он нетерпеливо притопывал.
– Вот, я говорила, что господин Зубов вернется именно этим поездом, а вы не хотели идти! – заявила Герда, когда Иван Анатольевич вышел из вагона.
– Как не хотел? Это как раз была моя идея, – возразил Данилов.
– Ваша идея заключалась в том, чтобы отправиться на пляж и сидеть там, страдать в одиночестве.
– Герда, я даже не желаю обсуждать эту глупую, наглую клевету. Я первый предложил вам пойти на вокзал.
– Что?! Да вы о вокзале не заикнулись! Вы носились по дому, как майский шмель, жужжали, чтобы я сию минуту ложилась спать. Уверяли меня, будто совершенно не волнуетесь за господина Зубова.
– А вы волновались? – Ивану Анатольевичу с трудом удалось вклиниться в этот бурный диалог.
– Честно говоря, да. Волновался, – сказал Данилов.
– Мы ждали вас к ужину, – сообщила Герда, – я заранее должна предупредить, что на ужин вам предстоит съесть подошву.
– Пиццу «Четыре сыра» из лучшего итальянского ресторана, – тихо пояснил Данилов.
– Да. Я не успела купить еды, зато раздобыла весьма важные сведения.
Остаток пути Герда пересказывала свой разговор с полубезумным стариком Клаусом, смотрителем несуществующего музея. По выражению лица Данилова было ясно, что он слышит это уже не во второй, а в третий или четвертый раз. Он нарочно отстал от них.
– Ну как? Что вы об этом думаете? – спросила Герда, когда подошли к дому. – Микки весь день просидел за компьютером, копался в старых блокнотах и не желает ничего мне объяснить. Надеюсь, вам он объяснит. А я послушаю.
– Герда, вы действовали как профессиональный следователь, – сказал Зубов, – у меня просто нет слов. Но вы уверены, что старик Клаус сможет повторить свои показания в полиции?
– Разумеется, нет! Вы разве не поняли? Он слегка не в своем уме. Здесь все считают его сумасшедшим. Даже если я сумею уговорить его пойти в полицию, никто ему не поверит.
– Вероятно, проблемы с головой у Клауса начались еще в детстве, – сказал Данилов, поднимаясь на крыльцо.
– Ничего подобного! – Герда открыла дверь, сначала сняла куртку с Данилова, повесила на плечики, потом разделась сама. – Клаус был нормальный до смерти Марты, его жены.
Они опять стали спорить. Зубов поднялся наверх. Ему хотелось принять горячий душ и переодеться. Казалось, свитер, джинсы, футболка насквозь провоняли формалином. Он боялся взглянуть в большое зеркало. Вдруг опять там возникнет рыжий призрак?
«Ерунда. Это все у меня в голове. Это стресс. Я справлюсь. Я жив. Я теперь точно знаю, что Соня жива. И никакой пневмонии у меня не будет».
Он спустился в столовую. Герда разрезала специальным колесиком большую дымящуюся пиццу, при этом продолжала доказывать Данилову, что смотритель несуществующего музея не такой сумасшедший, как все думают.
– Ну, ладно, допустим, – кивнул Данилов, – но вы представьте на минуту, что пришлось пережить семилетнему мальчику, пока он сидел под пирсом, по шею в ледяной воде, а там, наверху, убивали его дедушку.
– Кто все-таки они были, эти люди? – спросил Зубов.
– Как кто? Нацисты, – ответила Герда.
– «Аненэрбе», – уточнил Данилов.
Герда положила им по куску пиццы, после некоторых размышлений взяла третью тарелку и шлепнула изрядный кусок для себя. На лице ее при этом читалось глубокое отвращение.
– Придется жевать подошву. Весь день во рту ни крошки. Микки, может, вы потрудитесь объяснить мне, что такое «Аненэрбе»?
– Изначально так назывался научный институт, созданный для изучения наследственных признаков. С тридцать пятого года он подчинялся Гиммлеру и его «Черному ордену» и превратился в академию оккультизма. К тридцать девятому это уже была целая сеть учреждений внутри СС, пятьдесят институтов. Руководил научно-магическим хозяйством профессор Вурст, специалист по древним культовым текстам. Вообще изыскания в области сверхъестественного нацистской Германии обошлись недешево. Денег было вбито в эту ахинею больше, чем США потратили на атомную бомбу.
– Так, может, оно и неплохо? – осторожно заметила Герда. – В том смысле, что от колдовства вреда все-таки меньше, чем от бомбы.
– Тонкое замечание, – шепнул Данилов по-русски.
Герда не услышала. Она увлеклась пиццей и умяла свой кусок быстрее всех.
– А знаете, Микки, наверное, вы правы, – произнесла она задумчиво. – Клаус мог помешаться еще в детстве. Он меня старше на десять лет. Я помню, он рассказывал, как прятался под пирсом, пугал меня, совсем маленькую, историями о призраке колдуна-чернокнижника, который живет в маяке. И сам в это верил.
– Люди из «Аненэрбе» тоже верили, – улыбнулся Данилов, – впрочем, их интересовал не столько призрак, сколько рукописи чернокнижника. Именно их они искали, когда приплыли сюда на яхте в сентябре сорок четвертого.
– Но чернокнижник ведь правда существовал, – сказала Герда, – он жил здесь, на острове, в конце шестнадцатого века. Он был врач и художник. Некоторые его картины до сих пор висят в старой мюнхенской Пинакотеке.
– Мгм, – кивнул Данилов, – как раз ради них Софи ездила в Мюнхен.
– Альфред Плут? Неужели? – Зубов так разволновался, что потянулся за сигаретами.
Он еще с утра оставил пачку на каминной полке.
– Так и быть, курите, – великодушно разрешила Герда и приоткрыла окно.
– Яхта принадлежала барону фон Курсту, археологу, специалисту по семиотике, – продолжал Данилов. – Никаких рукописей Альфреда Плута они не нашли, смотрителя убили просто так, от злости. Яхта Курста давным-давно сгнила, разумеется. Сам барон скончался в конце семидесятых, в Аргентине. Но я знаком с его учеником и последователем. Мне точно известно, что он тоже владелец яхты. Его красивое судно я имел честь видеть в порту Амстердама. Она носит гордое имя «Гаруда» и на носу изображен большой египетский глаз. Зовут яхтсмена Эммануил Хот.
Глава двадцать третья
– Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы у меня не пропало молоко, чтобы Миша был здоров, чтобы не болели и не страдали папа, Андрюша, няня, Ося, тетя Наташа. Господи, сохрани и помилуй раба Твоего Павла, моего мужа. Пресвятая Богородица, защити его от пули, от сабли, от тифа, холеры. И еще, прошу тебя, Матерь Божья, не дай ему разлюбить и забыть меня.
