И вот сегодня утром, немного позже других, бедный Гарроне вошел в класс. При взгляде на него у меня сжалось сердце. Лицо его побледнело, глаза были красные, и он плохо держался на ногах; казалось, что он сам проболел целый месяц.
Его с трудом можно было узнать, он был одет во всё черное и выглядел страшно жалким. Мы смотрели на него, затаив дыхание. Как только он вошел и опять увидел тот класс, к дверям которого мать приходила встречать его почти каждый день, ту парту, над которой она столько раз склонялась в дни экзаменов, давая ему последние наставления, парту, сидя за которой он так часто думал о своей матери, горя нетерпением скорее бежать ей навстречу, — как только он снова увидел все это, так громко разрыдался. Учитель привлек его к себе, прижал к груди и сказал ему:
— Плачь, плачь, бедный мальчик; но не падай духом. Твоей матери больше нет с нами, но вспомни, как она тебя любила, как она жила ради тебя, и старайся быть таким же добрым и честным, какой была она.
Потом учитель повел Гарроне на его место, рядом со мной. Я не смел поднять на него глаз. Он вынул свои тетради и книги, которых не открывал в течение стольких дней. Но открыв книгу для чтения как раз на том месте, где на картинке изображена мать, ведущая за руку мальчика, он снова заплакал, уронил голову на парту и закрыл лицо руками. Учитель сделал нам знак, чтобы мы не обращали на него внимания, и начал урок. Мне хотелось сказать что-нибудь Гарроне, но я не знал, что. Тогда я коснулся его согнутого локтя и шепнул ему на ухо:
— Не плачь, Гарроне.
Он не ответил мне, но, не поднимая головы, взял мою руку в свою и слабо пожал ее.
При выходе из школы никто не заговаривал с ним и все с уважением и молча обходили его. Я увидел маму, которая пришла меня встречать, и побежал, чтобы обнять ее, но она тихонько отстранила меня и посмотрела на Гарроне. Сразу я не понял, почему, но потом заметил, что Гарроне, одиноко стоя в стороне, пристально смотрел на меня. Он смотрел на меня с такой невыразимой грустью, как будто хотел сказать: «Ты обнимаешь свою мать, а я никогда уже больше не обниму моей мамы. У тебя еще есть мать, а моя умерла!»
И тогда я понял, почему мама отстранила меня, и пошел рядом с ней, даже не взяв ее за руку.
Джузеппе Мадзини
Сегодня утром Гарроне опять пришел в школу бледный, с распухшими от слёз глазами и едва взглянул на маленькие подарки, которые мы, желая развлечь его, положили ему на парту.
А учитель принес сегодня книгу, чтобы специально прочесть ему одну из ее страниц и тем самым подбодрить его.
Учитель еще раньше предупредил нас, что мы всем классом пойдем завтра в двенадцать часов в ратушу. Там будут вручать медаль за спасение утопающих одному мальчику, который спас ребенка, тонувшего в По. Наш учитель прибавил, что в понедельник он продиктует нам описание этой церемонии вместо ежемесячного рассказа.
Потом он повернулся к Гарроне, который сидел, опустив голову, и сказал:
— Гарроне, сделай над собой усилие, пиши и ты то, что буду сейчас диктовать.
Все взяли ручки, и учитель начал:
— «Джузеппе Мадзини[32] родился в Генуе в тысяча восемь сот пятом году и умер в Пизе в тысяча восемьсот семьдесят втором. Это был великий патриот своей родины, великий писатель, первый вдохновитель итальянской революции. Из любви к родине он прожил сорок лет своей жизни в бедности, в изгнании, преследуемый, скитаясь с места на место, но всегда верный своим убеждениям и своим целям.
Джузеппе Мадзини обожал свою мать, от которой он получил то, что было самым высоким и чистым в его сильной и благородной душе. И вот что написал он одному из своих близких друзей, чтобы утешить его в его величайшем горе:
„Друг мой, ты больше никогда не увидишь свою мать. Это ужасно, но это так. Я не приду к тебе, потому что твоя боль — это такая высокая и святая боль, которую нужно переживать и. побеждать в одиночестве. Понимаешь ли ты, что я хочу сказать, когда говорю: 'Надо побеждать боль?' Надо победить то, что в этой боли кроется наименее высокого, наименее чистого, то, что, вместо того, чтобы совершенствовать душу ослабляет и унижает ее. Но другая, благородная боль, та, которая очищает и возвеличивает душу, эта боль должна навсегда остаться с тобой.
Ничто здесь, на земле, не заменит тебе матери. Ни в страданиях, ни в радостях, которые еще сможет дать тебе жизнь, ты никогда не забудешь своей матери.
Ты должен помнить ее, любить ее и оплакивать ее смерть так, чтобы это было достойно ее.
О друг мой, послушай меня. Смерть не существует, она — ничто, ее даже нельзя понять.
Жизнь — это жизнь, и она следует закону жизни — развитию. Вчера у тебя была мать, сегодня ее больше нет. Но ты отвечаешь перед ней за всё свое поведение еще больше, чем раньше. Из любви и уважения к своей матери ты должен становиться всё лучше и лучше.
Отныне ты должен перед каждым своим поступком спрашивать самого себя: 'А одобрила ли бы это твоя мать?' Будь, сильным и честным; не поддавайся низменному чувству отчаянья; обрети то спокойствие, которое обретают великие души в великих страданиях: вот чего она хочет…“»
— Гарроне, — продолжал учитель, — будь сильным и спокойным, вот чего она хочет, ты понял?
Гарроне кивнул головой, что да, в то время как крупные тяжелые слёзы падали ему на руки, на тетрадь, на парту.
Медаль за спасение утопающих
(ежемесячный рассказ)
В полдень весь наш класс вместе с учителем был перед ратушей, где должны были вручить медаль за спасение утопающих мальчику, который спас своего товарища, тонувшего в По.
На фасаде здания развевалось огромное трехцветное знамя. Мы вошли во внутренний двор ратуши. Там было уже полно народа. В глубине стоял стол, покрытый красной скатертью, на котором лежали бумаги, а за ним — ряд позолоченных кресел Для городского головы и членов городского совета. Там стояла также стража ратуши, в голубых жилетах и белых чулках. Справа выстроился отряд городской стражи, весь сверкающий орденами, а рядом с ним — отряд таможенников; с другой стороны стояли пожарные в парадных мундирах и солдаты — кавалеристы, пехотинцы, артиллеристы, пришедшие взглянуть на торжественную церемонию. Кроме того, во дворе толпились синьоры, горожане, несколько офицеров и женщины с детьми. Мы протиснулись в угол, где уже стояли ученики других школ со своими учителями.
Рядом с нами оказалась группа по-деревенски одетых мальчиков и юношей, от десяти до восемнадцати лет, которые смеялись и громко разговаривали, и мы поняли, что они из Борго-на-По,[33] товарищи и знакомые того мальчика, который должен был получить медаль.
Сверху изо всех окон смотрели служащие городского совета. Лоджия [34] библиотеки также была полна людей, притиснувшихся вплотную к перилам. А напротив, на галерее, которая находится над входными воротами, теснились ученицы из народных училищ и воспитанницы института для дочерей военных, в своих красивых голубых вуалях.
Это было похоже на театр.
Все весело разговаривали, поглядывая в сторону красного стола, — не покажется ли там кто- нибудь.
