вечера очаге, подложил сухой травы. Когда она разгорелась, добавил кору и хворост, и вскоре вкусный запах жареной маниоки плыл над полянкой в лес. Там зашевелились звери, их крики напомнили Аурелио, как однажды Парланчина восхитила его своими подражаниями, и сердце больно кольнуло. Стоя в дверях, он взглянул на холмик, под которым покоилась его девочка.
– С добрым утром, моя хорошая, – сказал Аурелио и услышал ее щебет, увидел, как она идет к нему, как развеваются ее длинные волосы.
– Здравствуй, папасито, – сказала Парланчина и поцеловала его в щеку.
Она обернулась через плечо и ласково ему улыбнулась, а потом скрылась за деревьями.
Аурелио всегда встречался с Парланчиной в этот час, и обычно они перебрасывались парой слов. Однажды она пришла, когда он стоял в реке с острогой, ждал рыбу; Парланчина коснулась его плеча и прошептала:
– Скажи свое настоящее имя.
Аурелио повернулся – она смеялась, и он потянулся к ней. Парланчина приложила его руку к щеке, поцеловала, снова засмеялась и прибавила:
– Я теперь знаю твое настоящее имя, можешь не говорить. Для меня ты всегда – папасито, и я не произнесу твоего имени, вдруг кто услышит.
– Парланчина… – заговорил Аурелио, но она пальчиком коснулась его губ и растаяла. Его всегда охватывала пронзительная грусть, когда она уходила. Он хотел спросить, с ней ли еще оцелот.
В гамаке зашевелилась Кармен:
– Querido, ты зачем делаешь мою работу? Завтрак готовлю я. Нельзя менять порядок, это приносит несчастье.
Аурелио обернулся и подошел к жене. Заглянул в еще сонные глаза и горько усмехнулся:
– Наш порядок уже переменился.
– С Гвуббой разговаривал?
– Поговорили.
– Отчего я не вижу ее? Почему она со мной не разговаривает?
– Так всегда происходит, – сказал Аурелио. – Сын является матери, а дочь – отцу. Был бы у нас сын, он бы приходил к тебе, а я бы никого не видел. К тому же я индеец. Нам духи запросто являются. Тебе нужно вызывать их заклинаниями, а бледнолицему их вообще видеть не дано.
Кармен задумалась.
– Мне так грустно, что я не вижу ее. Аурелио?
– Что, Карменсита?
– А как я узнаю свое настоящее имя, если никогда не знала?
– Тебе оно не нужно, – ответил Аурелио. – Ты не индианка. У вас другой загробный мир.
– А если я хочу быть с тобой?
– Тогда кто-то должен сказать тебе твое настоящее имя. Я не могу, я его не знаю.
– Гвубба же не индианка, – возразила Кармен. – А у нее есть настоящее имя.
– И у тебя будет, раз тебе хочется, – успокоил Аурелио.
Мягкий утренний свет проникал в хижину, где они, сидя на корточках, в молчании позавтракали маниокой. Потом, ни слова не говоря, Аурелио поднялся и отправился разыскивать тропу, где Парланчина встретилась с безжалостной смертью. Дочка уже поджидала его там, высокая и красивая, на руках свернулся оцелот. Улыбнувшись отцу, Парланчина опустила животное на землю. Помахивая хвостом, кот затрусил в подлесок. Аурелио ласково поглядел ему вслед.
– Ты пойдешь со мной? – спросил Аурелио.
– Нет, папасито, я здесь постерегу.
Аурелио мгновенье постоял, собираясь с силами, настраиваясь на долгий переход в горы, и отправился в путь, внимательно глядя под ноги, чтобы не пропустить сигнальные усики новых мин. Он старался держаться края тропы.
Четыре часа спустя Аурелио с достоинством вышел на середину лагеря и уселся на землю. Изумленные таким нахальством партизаны сгрудились вокруг; их зачаровал диковинный вид пришельца, им любопытно было, что это он делает. Аурелио сосредоточенно впихивал в горлышко тыквенной фляжки листья коки и улиточьи раковины. Со сноровкой, выработанной за много лет, он растолок их, ловко орудуя пестиком, сунул его в рот и взглянул на людей – некоторые целились в него винтовками.
– Я буду говорить с женщиной, вашим вождем. Удивленные бойцы переглянулись.
– Откуда ты знаешь, что наш командир – женщина? – осведомился Франко. – Ты что, шпион?
– Я не знаю такого слова, – ответил Аурелио. – У меня есть глаза.
– Как ты узнал, что мы здесь? – спросил Федерико, всерьез полагавший, что местоположение лагеря – тайна за семью печатями.
– Я живу внизу, в джунглях, – сказал Аурелио. – Я всегда знал. Я хочу рассказать вашей женщине кое- что важное. Вам всем это следует знать, если хотите жить.
Федерико сбегал за Ремедиос, и та пришла – скорее из любопытства, чем поверив в безотлагательность.
– Это она, – сказал Аурелио, неторопливо поднявшись и глядя Ремедиос в лицо. – У меня для вас весть, если хотите сохранить свои жизни.
Ремедиос почувствовала, что этого старика с жиденькой бородкой, в чудной одежде нездешнего индейца следует выслушать внимательно.
– Говори, – сказала она и подбоченилась.
– Солдаты спрятали внезапную смерть от грома на тропе в джунглях, по которой вы ходите в саванну. Вам нужно пробить другую тропу.
– Внезапная смерть от грома? – переспросила Ремедиос. – Что это значит?
– Такие миски, – ответил Аурелио. – Их прячут в землю. Когда наступаешь на них, тебя всего переламывает и сдирает кожу. Вам нужно пробить другую тропу.
– Это мины, – сказал потрясенный Гарсиа. – Солдаты тропу заминировали!
– Мины, – медленно повторил Аурелио. – Смерть еще так называют?
Ремедиос кивнула:
– Но «внезапная смерть от грома» – точнее. Спасибо, что рассказал нам. Почему ты рассказал?
– Вы нравились моей дочке, – сказал Аурелио. – Она за вами подглядывала. Ее убила внезапная смерть от грома. Не хочу, чтобы смерть убила вас. К тому же, – прибавил Аурелио, – я заготовил солдатам смерть на той тропе, вам нужно ходить другой дорогой.
– Ты заготовил смерть? – спросила Ремедиос.
– Да, – ответил Аурелио, – заготовил смерть.
– Понятно, – сказала Ремедиос. – Но если они вернутся, то могут наступить на свои же мины. Они больше туда не придут.
– Придут, – откликнулся Аурелио. – Посмотреть, кого убили. Каждую миску они пометили тайным знаком, и сами на них не наступят. Звери не погибнут, моя дочка их остерегает, но вы ее не увидите и умрете.
– Твоя дочка? – спросил Гарсиа. – Ты же сказал, ее убило?
– Ее убило, – терпеливо ответил Аурелио. – Почему все нужно повторять дважды? Ее дух остерегает.
Томас и Гонзаго истово перекрестились.
– Старик, – спросила Ремедиос, – хочешь остаться с нами, раз ненавидишь военных?
– У меня своя жизнь, – покачал головой Аурелио. – Но я буду наблюдать и остерегать вас. Мы с дочкой будем оберегать.
– Спасибо тебе, старик, – сказала Ремедиос.
– Меня зовут Аурелио, – произнес индеец и с тем же впечатляющим гордым достоинством удалился.
– Значит, – сказала Ремедиос, – военным известно, где мы находимся.
– Не думаю, – возразила Глория де Эскобаль. – Это в их духе – расставить мины там, где они уже ходили, в надежде, что кто-нибудь попадется.
– Завтра подумаем о переносе лагеря, – объявила Ремедиос. – По-моему, здесь оставаться
