– Чем? – вскричала баронесса. «Отдай руку свою Флориану», – готова она была прибавить.
Но она удержалась и удовольствовалась только тем, что, обняв Маргариту, поцеловала ее.
– В твоей власти, дитя мое, – возразила баронесса, – сторицей вознаградить меня за те немногие попечения, которыми ты обязана мне. Я делаюсь стара, да стара, – повторила она, отвечая на отрицательный жест Маргариты, – и чем старше становлюсь я, тем необходимее делается для меня твое присутствие. Мужчина, как справедливо сейчас сказал сын, должен служить своей стране и своему государю: я предвижу годы, которые должна буду проводить в одиночестве. Лишенная тебя и его, одна в этом огромном замке, который ты оживляла своей молодостью и красотой, твоим присутствием, я останусь совершенно одна и от печали, кажется, буду готова умереть. Я прошу у тебя единственного доказательства твоей любви, Маргарита, – никогда не покидай меня, мое милое дитя.
– О, от всего моего сердца! – восторженно воскликнула молодая девушка. – Где я найду такую любовь? Где я найду мать, более нежную, как вы, благородный друг моей матери, так великодушно заменивший мне ее. В свою очередь и я буду об одном умолять вас – позволить мне жить с вами, чтобы окружая старость вашу попечениями о вас, выразить вам этим нежность мою и благодарность.
– Благодарю тебя, милое дитя мое, – сказала, улыбаясь, сквозь слезы баронесса, целуя Маргариту. – Господь наградит тебя за твою любовь ко мне! Теперь я оставляю тебя с Флорианом, который, я полагаю, желает тебе сообщить нечто.
– Я пойду с вами, – поспешно сказала Маргарита, вставая.
– Останься, друг мой. Я должна написать несколько писем, причем ты будешь мне совершенно бесполезна. К тому же нелюбезно с твоей стороны оставлять этого бедного рыцаря, который приехал так издалека и который… может быть, желает многое сказать, – прибавила она, глядя на Флориана. – Да сохранит вас, Господь, дети мои!
Поцеловав снова Маргариту, она вышла, делая знак Флориану, что минута говорить наступила.
После ее ухода наступило непродолжительное молчание.
Смутно предчувствуя, что хочет ей сказать Флориан, мысль Маргариты невольно стремилась к графу Людвигу. Сама она была возле Флориана, но сердце и мысли ее были далеко от замка Гейерсберг.
Молчание же Флориана происходило от волнения и робости, над которыми так охотно посмеивается молодежь нашего времени.
Как бы то ни было, будут или нет смеяться над моим героем, но я должен признаться, что разговор начат был им голосом взволнованным и почти дрожащим. Он снова начал благодарить Маргариту за попечения, которые она оказывала во время его отсутствия его матери.
Маргарита, со своей стороны, была в том настроении духа, когда всякое выражение чувства производит двойное впечатление.
При первых же словах Флориана слезы заблестели на глазах девушки.
– Не благодарите меня так, Флориан, – прошептала она, прерывая его, – я уже вам сказала, что я, а не вы, должна быть благодарна всему вашему семейству.
– Вы очень добры, Маргарита, и я очень счастлив, что вы питаете подобные мысли, – возразил Флориан. – Дай Бог, чтобы вы всегда так думали!
– Всегда! – возразила она с твердостью. – Единственное мое желание, единственная моя мечта – провести всю жизнь мою в этом замке, чтобы окружить старость моей дорогой покровительницы такими же попечениями, какими она окружала мое детство.
– Маргарита, – сказал Флориан, кидая на девушку страстный и умиленный взгляд, – мечты ваши одинаковы с моими. В ту минуту, как вы вошли в эту комнату, мать моя и я рассуждали о средстве осуществить их. Не догадываетесь ли вы об этом средстве, Маргарита?
– Нет, – прошептала она дрожащим голосом, потому что взгляд и выражение Флориана обличали все, что происходило в сердце молодого человека.
– Если вы не догадываетесь, не решаетесь прочитать его в моих глазах, так я должен вам сказать о нем, – сказал Флориан. – Желание моей матери, Маргарита, назвать вас своей дочерью, мое же желание – назвать вас своей любимой женой.
Маргарита покачала головой и закрыла лицо руками. Слезы, уже несколько минут кипевшие у нее на сердце, хлынули у нее из глаз и мешали ей отвечать на его слова. Она сделала движение, чтобы встать, но Флориан удержал ее с нежной настойчивостью.
– Не оставляйте меня так, Маргарита, – сказал – если уж я решился говорить вам о моей любви, так позвольте сказать вам все. Давно я люблю вас, Маргарита; я уже любил вас, когда вам было только четырнадцать лет. Если я уехал, так это оттого, что знал что мать ваша выразила желание, чтобы ранее восемнадцати лет вы не связывали себя никаким обещанием, не посоветовавшись с вашим отцом. А оставаясь возле вас, я бы не мог скрыть моей тайны. Вот почему, Маргарита, я оставил вас и мою мать. Наконец я возвратился. Увидев вас, я почувствовал, как сильно я люблю вас, почувствовал, что любовь ваша для меня дороже всего на свете, и я повторяю вам: Маргарита, милая Маргарита, отдадите ли вы мне вашу руку?
– Увы, Флориан, – прошептала глубоко растроганная девушка, – я не могу…
– Отчего же? – спросил он. – Неужели мать моя ошиблась! Не любите ли вы кого?.. Другой…
– Нет, нет, – прервала она с живостью. – Я никого не люблю, никого, кроме вашей матери и вас.
– Так что же препятствует вам согласиться на наше счастье?
– Я не могу… Я не хочу выходить замуж.
– Но скажите, что может быть причиной этому? – спросил бледный Флориан.
– Кто знает, откуда я, кто я? Что скажут, когда узнают, что я соединяю судьбу свою с благородным родом Гейерсбергов?
– Что нам за дело до суждений света! – вскричал Флориан, под влиянием слов баронессы предполагая, что отказ Маргариты происходил от излишней деликатности. – Ваша мать была другом моей матери.
