– Будьте покойны, ваше сиятельство.
– Много ли людей при графе Гельфенштейне?
– Только двое, паж и конюх. Всех остальных он оставил на дороге; у них лошади разбили ноги. Я думаю и лошадь конюха теперь уже на боку.
– А у тебя много ли надежных людей?
– Трое, остальные тоже остались на дороге, как и люди графа.
– Ведь я говорил тебе, чтобы ты не жалел денег.
– Да дело не в деньгах, а в лошадях, ваше сиятельство. Лошадей не везде найдешь и за деньги.
– Что же ты намерен делать?
– Подыщу каких-нибудь молодцов и буду следить за графом, пока не представится удобной минуты.
– Однако, торопись; граф не должен видеться с императором. Если ты не избавишь меня от него сегодня же, вытянув у меня столько денег, то завтра будешь повешен и узнаешь, что со мной шутки плохи. Теперь ступай.
– Ступай, ступай, – ворчал, уходя, разбойник, – легко сказать: повешен, если не убью Гельфенштейна; повешен, если впутаю его самого – и вправо виселица, и влево – виселица! Попробуем проскользнуть.
Он отправился вербовать человек двенадцать негодяев, которых в то время всегда можно было найти около больших охот или лагерей. Один из таких людей, местный житель, дал Лоренцо благой совет.
– Чтобы попасть ко двору, – сказал он, – вашему рыцарю придется переезжать мост Старого Мельника. В этом месте глубина реки футов в семь-восемь, не больше, но в ней столько ила и трав, что здесь не выплывет самый лучший пловец.
– Ну так что же? – спросил Лоренцо.
– Мост сколочен из трех досок, которые прикреплены к берегам ивовыми связями. Если бы заранее подпилить эти связи?..
– Дело, черт возьми! Но если нашему рыцарю вздумается проехать по другому мосту?
– Нет, иначе ему придется делать большой объезд; притом стоит подослать ему хорошего проводника.
– Ты пойдешь далеко, любезный! – сказал Лоренцо, потрепав его по плечу. «А главное – высоко», – прибавил он про себя.
Через два часа Лоренцо и его товарищи отправились к мосту Старого Мельника, чтобы перерезать ивовые и веревочные связи, сдерживавшие доски, или, вернее, просто грубо обтесанные бревна, составлявшие этот мост, получивший свое название вовсе не от соседства мельницы; напротив, окрестности его были совершенно пустынны.
Подъехав к мосту, Лоренцо призадумался: императорская охота приближалась к этому месту, покинув прежнее свое направление к югу.
– Стойте, дети! – сказал Лоренцо. – Что если его величеству вздумается вернуться через этот мост?
– Нет, – сказал тот самый разбойник, который придумал подпилить мост, – у императора хорошие проводники; они не решатся провести его по этому мосту. Всем известно, что он непрочен. Притом и ветер с юга, а охотники всегда держатся под ветром.
– Ну, право же ты далеко пойдешь! – вскричал Лоренцо, с таким чувством ударив своего товарища по плечу, что тот едва устоял. Негодяи в несколько минут подпилили связи, прикреплявшие настилку моста, оставив только необходимое, чтобы настилка не обрушилась сама собой, и чтобы она могла выдержать тяжесть одного или двух пешеходов, которые могли случайно пройти перед графом. Но ясно было, что если на мост вступит всадник в тяжелых доспехах, как Гельфенштейн, то мост тотчас обрушится и увлечет его за собой. Упав в воду, среди ила и речных трав, запружавших в этом месте реку, самый лучший пловец погиб бы неизбежно, даже раздетый.
Сделав свое дело, Лоренцо и его товарищи засели поблизости в тростнике. Между тем, граф Гельфенштейн быстро приближался в этом направлении по указанию крестьянского мальчика, который вызвался проводить его к месту императорской охоты. Он нетерпеливо желал, чтобы Маргарита увидела его поскорее не преступником, вынужденным скрываться, а достойным рыцарем, заслуживающим ее любви.
Под ним была свежая лошадь, и его раздражала необходимость ехать шагом за своим пешим проводником, уверявшим, что не умеет ездить верхом. Наконец, Людвиг не вытерпел и, наняв лошадь у проезжавшего мельника, принудил проводника сесть на нее.
Крестьянин цеплялся то за гриву, то за шею лошади, и вместо того, чтобы, как бы следовало проводнику, ехать впереди, следовал за графом, покрикивая ему: направо! налево! Приблизившись на расстояние четверти мили к мосту Старого Мельника, граф увидел по ту сторону реки охотников, скакавших к мосту и бывших от него почти на таком же расстоянии, как и он. Этот охотник, за которым издали следовала толпа всадников, был сам император. Он поскакал за своим соколом и опередил своих спутников, благодаря своему превосходному скакуну, который мчался по болоту, минуя трясины, лужи и ямы, где многие другие охотничьи лошади уже увязли и опрокинулись.
– Черт возьми! – вскричал один из товарищей Лоренцо. – Этот всадник, пожалуй, заберется на мост.
– И ведь как раз в ту минуту, когда подъезжает наш, – сказал Лоренцо, узнавший графа.
Вдруг Гельфенштейн остановился и, приподнявшись на стременах, начал пристально всматриваться во что-то. Заметил ли это Максимилиан, или также увидел предмет, привлекший внимание графа, только он в точности повторил все его движения. Предмет, на который они оба смотрели, был никто иной, как Рубин, любимый сокол Максимилиана, раненый цаплей, которая переломила ему крыло; он порхал в тростнике, убегая от преследовавшей его лисицы. Когда сокол взлетал, лисица останавливалась и внимательно следила за его слабым полетом в уверенности, что он далеко не улетит. Едва он опускался, как она снова принималась травить его. Бедная птица была совершенно истощена долгими отчаянными усилиями и
