ежом, а изрезанный ятаганами, он был похож на быка, когда его, обессиленного, но еще не добитого, уволакивают с арены. Дона Феликса стали лечить, и он чудом остался жив. И мне вспоминается при этом то место у Лукана, где он замечательно описывает подвиги Кассия Сцевы [c19] (очевидцем которых был император Юлий Цезарь, упоминающий о них в третьей книге 'Гражданской войны'), принесшего с поля боя щит, пробитый в двухстах тридцати местах. А Юлий Цезарь - человек, заслуживающий доверия уже потому, что он был повелителем Рима, а значит, и всего мира. Все же мы не скажем о доне Феликсе того, что говорит Лукан о Сцеве:
ибо он поднял оружие против врагов церкви и родины, возгордившихся после стольких побед, опьяненных кровавыми грабежами и насилиями в мирных водах Архипелага [c20], а не во время гражданских войн. Светлейшему дону Хуану Австрийскому воздвигли достойные его статуи за эту победу, после которой ненависть всей Азии склонилась к его ногам. Одна из этих статуй находится в Сицилии, но, конечно, заслужить бессмертие в истории, где его имя никогда не померкнет, - дело еще более великое, ибо бронза и мрамор поддаются влиянию времени, чего нельзя сказать о славе людской доблести.
Итак, дон Феликс выздоровел и под именем Феликса Смелого некоторое время жил в Неаполе, пользуясь уважением со стороны самых высокопоставленных лиц; после этого он отправился во Фландрию, где с не меньшей славой продолжил свои подвиги. Там он, случалось, дрался по очереди на различных видах оружия; из всех этих поединков он вышел победителем, заслужив рукоплескания представителей разных народов, взиравших на подвиги, совершенные им как на поле битвы, так и в других местах. Между прочим, по примеру прославленного юноши Чавеса де Вильяльбы, победившего на публичном поединке в Риме силача-немца и отстоявшего честь Фердинанда Католика перед другими государями, дон Феликс вызвал на дуэль одного Фламандского капитана. Тот предложил дону Феликсу самому избрать род оружия. Тогда дон Феликс велел изготовить огромные палицы весом в четыре арробы [c21], которые противник едва мог поднять, но дон Феликс фехтовал ими необычайно ловко и поэтому заслужил почет и уважение всей армии. Вашей милости известно, что я вас всегда прошу - там, где вам кажется, что я отступаю от истины, убавлять и прибавлять то, что вы найдете нужным. Следует принять во внимание и то обстоятельство, что, хотя вышеуказанное оружие и очень тяжелое, читателю все же не придется таскать его самому. К тому же я не утверждаю, что эта история действительно имела место в жизни; это лишь собрание вполне возможных обстоятельств, хоть меня и заверяли в точности всех приводимых здесь фактов. Как сказал один старинный испанский поэт [c22] :
Правда, я сообщаю их с дрожью неуверенности в голосе, но сила нашего кабальеро была столь велика, что ни в чем из содеянного им вы смело можете не сомневаться. Вам, конечно, известен Херонимо де Айанса [c23] - испанский Геркулес, алебарда которого до сих пор хранится в прихожей дома маркиза де Приего в Монтилье. Острием этой алебарды он буквально все превращал в салат; недаром говорится в сонете на его смерть [c24]:
В наши дни девятнадцатилетний Сото тащит на себе и на ходу останавливает повозку с грузом в четыре арробы; одна дама как-то сказала о нем:
В Валенсии, на празднествах, сопровождавших бракосочетание короля Филиппа Третьего (да хранит его господь!), я видел одного крестьянина, которого затем граф Лемос увез с собой в Неаполь; человек этот отличался необычайной силой: он поставил колонну какой-то старинной арки, привязал ее к своей спине с помощью пенькового каната и, напрягшись всем телом, приподнял эту колонну на три пальца. Я очень боюсь солгать, и, может быть, поэтому такая незначительная подробность заставила меня привести столько примеров. Заметьте, ваша милость, что сама природа любит иной раз проявлять таким образом свои возможности, хотя и делает это довольно редко. Ну, скажите, пожалуйста, не является ли прекрасная женщина большим чудом, нежели сильный мужчина? Ибо сильнейший может одолеть лишь одного мужчину, тогда как красота побеждает всех, кто на нее взирает. Обширный ум, охватывающий все тайны природы, спасает жизнь человека, находящегося в опасности, борется с болезнями, постигает высокие материи, дает правила наукам и законы государствам, - словом, делает все то, на что, неспособна простая человеческая сила. Вот почему Лукиан аллегорически изображает Геркулеса в левой руке держащим лук, а в правой - дубину и с канатом во рту, на котором он влечет взятых им в плен людей; этим Лукиан [c25] намекает на то, что Геркулес этих людей победил не силой и не оружием, а словом:
Гусман Смелый беззаботно провел во Фландрии несколько лет, и, когда пришло время уезжать оттуда, один солдат, его приятель, рекомендовал ему своего пажа, по имени, Мендоса. Он был из тех, кого обычно называют фертами: плащ, украшенный лентами, широкополая шляпа, лихо заломленная и надетая набекрень, с бляхой и перьями, в меру болтливый, подвижный и скорый на ответ. Вышеназванный солдат отправлялся в Германию с письмами к герцогу Клевскому, стоявшему лагерем под Дюреном [c26] - городом, прославившимся тем, что Карл Пятый подверг его обстрелу из сорока пушек, иначе говоря, получившему известность по причине постигшего его несчастья. Солдат этот не мог взять с собой в длинный, тяжелый путь через горы, поросшие лесом, между Рейном и Руром [c27], юного пажа, звавшегося Мендосой. В этих местах, богатых всякой живностью (там водятся даже дикие лошади), герцог развлекался роскошной охотой и наслаждался
