совершенна, ибо они — порождение чистейшей из всех стихий. Я не упомянул вам об этом в своем кратком описании сих существ, поскольку вы, будь на то ваша воля, еще насмотритесь на них в свое удовольствие. Вы увидите, как они одеваются и чем питаются, познакомитесь с их нравами, управлением, восхитительными законами. Их духовная красота очарует вас более, чем телесная, но вы не сможете не проникнуться жалостью к этим несчастным созданиям, когда они поведают вам, что душа их смертна и они лишены малейшей надежды на вечное ликование в лоне высшего существа, коего они так благоговейно почитают. Они объяснят вам, что состоят из тончайших частиц того элемента, который служит им обиталищем, — всего лишь одного элемента безо всяких противоположных примесей, — вследствие чего умирают лишь по прошествии многих столетий. Но что такое эти столетия в сравнении с вечностью? Удел бедных духов — возврат к вечному небытию. Эта мысль так угнетает несчастных, что нам стоит большого труда их утешить.
Наши отцы-Философы, говоря с Богом лицом к лицу, сетовали на горестную судьбу сих существ, и Господь, в безграничном своем милосердии, открыл им, что это несчастье поправимо. Он изрек, что подобно тому как человек, заключив завет с Богом, стал причастен божественности, так и сильфы, гномы, нимфы и саламандры, заключив союз с человеком, становятся причастниками бессмертия. Какая-нибудь нимфа или сильфида становится бессмертной и способной к достижению вечного блаженства — а к нему стремимся и мы сами, — если ей посчастливится выйти замуж за Мудреца; равным образом какой-нибудь сильф или гном перестает быть смертным с той поры, как сочетается браком с одной из наших дочерей.
Вот тут-то и коренится заблуждение первых веков христианства, заблуждение Тертуллиана, великомученика Юстина, Лактанция, Климента Александрийского, христианского философа Атенагора и вообще всех писателей того времени. Они признали, что эти стихийные полулюди ищут общения с девицами, но вообразили себе, будто падение ангелов произошло по причине любви, которой они к ним воспылали. В самом деле, иные из гномов, всеми силами стремясь к бессмертию, пытались завоевать благосклонность наших дочерей, поднося им самоцветы, единственными хранителями коих они являются, а вышеупомянутые авторы, опираясь на превратно понятую книгу Еноха, заключили, что все это не что иное, как козни влюбленных ангелов, посягающих на честь наших жен. Вначале сии сыны небес, внушив к себе любовь дщерей человеческих, породили пресловутых исполинов; дурные каббалисты Иосиф Флавий и Филон Александрийский, невежественные, как и все евреи, а вслед за ними и все писатели, те, которых я только что перечислил, а также Ориген и Макробий, поспешили заявить, будто это были ангелы, не подозревая о том, что на самом деле речь идет о сильфах и других насельниках стихий, нареченных, в отличие от сынов человеческих, сынами Элохима. Сдержанность мудрого Августина, не решавшегося высказываться по поводу приставаний, которыми Сатирессы и Фавнессы одолевали его соотечественников, объясняется тем, что я только что сказал, а именно желанием всех этих обитательниц стихий соединиться с людьми, ибо для них это единственный путь к достижению бессмертия, коим они не обладают.
Ах, наши Мудрецы и не думали делать женскую любовь причиной падения первых ангелов, они и не помышляли обвинять мужчин в связях с демоницами, извращая таким образом приключения нимф и сильфов, коими переполнены все исторические сочинения. На самом же деле во всем этом не было ничего предосудительного. Здесь можно говорить лишь о сильфах, всеми силами стремившихся к бессмертию. Их невинные страсти, отнюдь не приводя в негодование Философов, показались нам столь оправданными, что мы единодушно решили навсегда отречься от земных женщин и целиком предаться иммортализации нимф и сильфид.
— О Боже, — вскричал я, — что я слышу! Куда же может завести такая философическая блажь?
— Не блажь, сын мой, а достойная восхищения благотворительность. Подумайте о женщинах, чьи недолговечные прелести вянут на глазах, сменяясь ужасными морщинами: Мудрецы могут даровать им неувядаемую красоту и бессмертие. Вообразите себе любовь и признательность сих незримых любовниц, представьте тот пыл, с которым они стремятся завоевать расположение сострадательного Философа, способного их обессмертить.
— Нет, нет, сударь, увольте, — воскликнул я.
— Да, да, сын мой, — вновь перебил он меня, не дав возможности договорить. — Отрекитесь от пустых и пресных наслаждений, которые могут вам даровать женщины; самая прекрасная из них показалась бы уродиной в сравнении с самой невзрачной сильфидой; вы никогда не почувствовали бы ни малейшего пресыщения, проводя ночь в ее нежных объятиях. О несчастные невежды, откуда вам знать, что такое философическое сладострастие!
— О несчастный граф де Габалис, — прервал я его смешанным тоном гнева и сострадания, — да позвольте же мне наконец сказать, что я отрекаюсь от этой бессмысленной мудрости, что мне кажется смехотворной вся эта визионерская философия, что мне омерзительны эти объятия с призраками! Как мне страшно за вас! А вдруг какая-нибудь из ваших пресловутых сильфид возьмет да и утащит вас в преисподнюю в самый разгар любовных упоений — утащит, опасаясь, что столь порядочный человек, как вы, может в конце концов осознать все безумие этих химерических страстей и покаяться в своем великом прегрешении.
— Ох, ох, — простонал граф, отступив от меня на три шага, — горе вам, непокорный дух!
Признаюсь, что его поведение перепугало меня, но еще большим страхом я проникся, когда он, отойдя еще дальше, достал из кармана клочок бумаги, испещренный письменами, коих я, за дальностью расстояния не мог разобрать. Состроив скорбную физиономию, он принялся вполголоса читать свою писанину. Я решил, что он вызывает духов, чтобы те погубили меня, и почти раскаялся в безрассудной своей откровенности.
«Если мне удастся выйти живым из этой переделки, — думал я, — каббалист уже ничего не сможет мне сделать». Я взирал на него как на судью, готового произнести мне смертный приговор, и вдруг заметил, что его лицо прояснилось.
— Бесполезно брыкаться, — сказал он, улыбаясь и подходя ко мне, — бесполезно переть против рожна. Вы — избранный сосуд. Самим небом вам предназначено стать величайшим каббалистом нашего века. Вот ваш гороскоп, он не может лгать. Если не сейчас и не при моем посредничестве, ваше обращение все равно свершится тогда, когда это станет угодно вашему попятному Сатурну.
— Ах, если уж мне суждено стать Мудрецом, я без сомнения сделаюсь им благодаря участию великого графа де Габалиса, но, по правде говоря, вам будет не очень-то легко склонить меня к участию в этих философических шашнях.
— Неужто вы такой дурной физик, — молвил он, — чтобы усомниться в существовали упомянутых мною существ?
— Не знаю, — ответил я, — но мне кажется, что это всего лишь переодетые бесы.
— Выходит, вы продолжаете больше верить россказням вашей няньки, нежели здравому смыслу, нежели Платону, Пселлу, Проклу, Порфирию, Ямвлиху, Плотину, Трисмегисту, Флудду, больше, наконец, нежели великому Филиппу Ауреолу Теофрасту Бомбасту Парацельсу и всем нашим собратьям?
— Я верю вам, — ответил я, — верю больше, чем всем названным вами персонам, вот только, любезнейший мой, не могли бы вы уладить дело с вашими собратьями так, чтобы мне не пришлось таять от страсти ко всем этим стихийным барышням?
— Что ж, — ответил он, — вы человек свободный, а любви, как говорится, не прикажешь; мало кто устоит перед чарами саламандр, но среди Философов были и такие, кто, целиком посвятив себя более возвышенным целям — вы в свое время узнаете о них, — отказывался оказать эту честь и саламандрам, и нимфам.
— Стало быть, мне суждено принадлежать к их числу и таким образом я буду избавлен от церемоний, которые, по словам одного прелата, необходимо выполнить каждому, кто захотел бы общаться с духами.
— Ваш прелат не знал, о чем говорит, — молвил граф, — когда-нибудь вы увидите, что это вовсе никакие не духи; впрочем, истинный Мудрец никогда не прибегает ни к церемониям, ни к прочим такого рода нелепицам ради общения с духами, а тем паче — с существами, о коих мы говорим.
Каббалист действует сообразно с законами природы, и если иногда в наших книгах попадаются диковинные слова, знаки или рецепты диковинных воскурений, все это объясняется лишь тем, что мы хотим сокрыть от непосвященных тайны природных законов. Не переставайте же изумляться простоте самых чудесных явлений природы и постарайтесь распознать в этой простоте гармонию вечную, великую,
