небо, прямо к мерцающим звездам!' Русалочка интересуется, не может ли и она обрести бессмертие. 'Можешь, — отвечает ей бабушка, — если кто-нибудь из людей полюбит тебя так, что ты станешь ему дороже отца и матери, если он отдастся тебе всем сердцем и всеми помыслами и велит священнику соединить ваши руки в знак вечной верности друг другу; тогда частица его души сообщится тебе и когда- нибудь ты вкусишь вечного блаженства. Он даст тебе душу и сохранит при себе свою. Но этому не бывать никогда!'
Дальше в сказке описывается, как русалочка спасает от гибели юного принца и влюбляется в него, но тот женится на другой. Сестры дают русалочке нож и велят ей заколоть принца: 'Или он, или ты — один из вас должен умереть до восхода солнца!' Однако нож дрогнул в руках русалочки, и она бросила его в волны, которые покраснели, точно окрасились кровью, в том месте, где он упал. 'В последний раз посмотрела она на принца полупогасшим взором, бросилась с корабля в море и почувствовала, как тело ее расплывается пеной'.
Но вслед за тем свершается чудо: русалочка обретает бессмертную душу и поднимается в заоблачный мир. 'Она всем сердцем любила и страдала', она свершила подвиг самопожертвования, добровольно отрекшись от своей полубессмертной плоти, — а есть ли, по христианским понятиям, подвиг выше этого? Ее победа над самой собой и своей страстью несравнима с победой Мудрецов над тем или иным стихийным духом, который 'находит в себе силы отречься от своих грубых заблуждений, уразуметь весь ужас бытия и возжелать бессмертия'. Героиня Андерсена поступилась этим проблематичным бессмертием ради любви и вместе с мученическим венцом удостоилась вечной жизни.
Различать стихийных духов, наверное, и впрямь нелегко, но по крайней мере некоторые из них, как учил Штайнер, 'благожелательны к людям' и не только благожелательны, но и способны на жертвенную любовь к грешным сынам Адама.
Не будем же, в противоположность андерсеновскому принцу, слепо отвергать эту любовь.
Примечания
1
'Многие из них смеха достойны, а не серьезного почитания' (лат.).
2
'Многие из приверженцев серьезности достойны осмеяния' (лат.).