Право на возвращение

— Я нашел вас благодаря камерам, которые поставлены возле банка. На всех перекрестках города теперь, после теракта в Сиэтле, стоят полицейские камеры. Я нанял людей, чтобы они нашли вас. Вот как я сюда попал.

Брам затряс головой. Он вовсе не хотел, чтобы его узнали. Он не желал уклоняться от ответственности, он занят восстановлением порядка вещей и прекратить свою работу сможет только тогда, когда она будет завершена, неужели неясно? Он произвел расчеты и вышел на след Бенни. Его формула, должно быть, потрясет даже Хартога. Она говорит сама за себя. 22.8.2008. Это должно быть сразу видно. Как только увидишь — все встанет на свои места.

— Нет, — сказал он. — Я другой человек… я… я не хочу.

Он покинул укрытие и вышел под дождь. Выбросил еду в мусорный ящик, потому что не мог есть, пока не обдумает то, что случилось. Его опознали, это может быть опасно. Дополнительные сложности, которые не были включены в план. Он не может оставаться тем, кем был когда-то. Он не может быть отцом, пока не найдет своего малыша. А раз невозможно быть отцом исчезнувшего ребенка, то, пока он в этом положении, он не может оставаться тем, кем он был, неужели неясно?

Дождь стучал по капюшону, укрывавшему голову и шею, как шлем. Рюкзак вдруг показался слишком тяжелым. Ему не хотелось поворачиваться, чтобы поглядеть, не преследуют ли его, но тот же голос прозвучал снова, совсем близко: видимо, этот тип стоял прямо за спиной.

— Вы брали деньги из банкомата, когда это случилось. Все зарегистрировано. Вы сразу бросились на помощь, не теряя ни секунды. Вы забыли в банкомате свою карточку. К счастью, кто-то отдал ее в банк.

Брам скосил глаза: крепкая мужская рука протягивала ему карточку. Он понимал: чтобы получить свою карточку, он должен предъявить документы. Но это невозможно. Он не мог быть Эйбом, Ави или Брамом Маннхаймом до тех пор, пока Бенни не спит в своей собственной постели.

— Я поставил подпись за вас. В том филиале банка у меня открыт счет, меня там знают. Прессер. Моя фирма — на Пятой авеню, за углом, неподалеку от перекрестка. Моя дочь была в тот день у меня и вышла за покупками. Нам невероятно повезло, что вы там оказались. Моя внучка — с ней практически все в порядке. Шрамик, они говорят, со временем исчезнет совсем.

Пятая. Неправильный номер.

— Нет-нет, уходите. Я не хочу. У меня… я очень занят.

Он пошел к грузовику. Боковую стенку уже закрыли, и повара готовились отправиться в путь.

— Я дам вам свою визитную карточку. Суну в ваш рюкзак, ладно? Тогда вы сможете меня найти. Я расспрашивал о вас, и как я понял…

У Брама не было времени на этого человека. Он побежал прочь по залитому водой газону. Рюкзак тяжело подпрыгивал, и он на ходу пытался восстановить баланс, подтягивая ремни, — все лучше, чем находиться рядом с этим человеком. Почему он должен позволить кому-то сбить себя с пути? Перед ним стоит задача, священная миссия! Сколько дней он потерял, заботясь о еде и ночлеге, когда должен был заботиться о малыше; может быть, не случись эта дерьмовая авария, он, черт побери, уже нашел бы Бенни. Конечно, он хочет получить назад свою карточку, но это связано с опасностью, с тем, что его вычислят и, может быть, арестуют, а если его арестуют, некому будет искать малыша.

Брам добежал до края обрыва. Там, в проеме белой изгороди, начиналась лестница, ведущая к узкому пешеходному мостику, по которому ему легко будет убраться отсюда. Мостик проходил над нижним шоссе и вел к пляжу, который лежал, пустой, под серым небом, зажатый между шоссе и бешеными волнами.

Брам спустился по скользким ступенькам, дошел до высшей точки изогнутого мостика, остановился и оглянулся, вцепившись руками в железную сетку. Сетка огораживала мостик с обеих сторон, чтобы помешать потенциальным самоубийцам спрыгнуть с него. Внизу со свистом неслись по мокрой дороге машины. Лестница между мостиком и краем обрыва была пуста: тот человек не стал преследовать его. Так- то лучше. Он должен вернуться к своей миссии. Как только кончится дождь — завтрашний прогноз позволяет надеяться на лучшее, так было написано в оставленной кем-то на скамейке газете, — он возобновит свои поиски.

3

Следующим в плане Брама оказалось одно из худших мест Лос-Анджелеса. «Черное» гетто, район, где понастроили мечетей, в которых верующих призывали жить по законам ислама и вести священный джихад на улицах города. Проблема была в том, что здесь 82-я улица состояла из несоединенных между собой кусков, лежавших в северной части Уоттса,[34] самого опасного района гетто. Это означало, что ему не удастся взглянуть на всю улицу целиком, следовательно, работа предстояла более напряженная, чем обычно. Сейчас он находился к востоку от 110-й, — Один-Десять, как здесь говорят, — скоростного шоссе, соединяющего Пасадену на северо-востоке с лежащим к югу Лонг- Бич.

Прошло три недели с тех пор, как незнакомец пытался вернуть ему карточку, и Брам с удовольствием вспоминал о своем отказе. Его не сломили потеря карточки и пособия в сто шестьдесят долларов в неделю. Он продолжал идти к единственной — священной — цели своей жизни.

Прошлой ночью ему повезло. Он получил место для сна в Убежище Армии спасения, в downtown.[35] Он постирал вещи, вымылся и побрился. А утром, после завтрака, получил пакет еды на дорогу, и ему был обещан ночлег, если вечером он вернется назад. Что за счастье для человека, полностью погруженного в исполнение своей миссии! Рюкзак он оставил в комнате для хранения багажа, а с собой взял тетрадку и восемь остро очинённых карандашей. Он не понимал, отчего ему так повезло. Вчера утром с ним заговорила на улице маленькая кругленькая негритянка, состоявшая, казалось, из одной задницы. Она была солдатом Армии спасения и, видимо, специально занималась подобной работой: спросила, не голоден ли он, и дала ему брошюрку. Брам сперва не мог понять, почему она с ним заговорила, но, попав в Убежище и поглядев на себя в зеркало, понял, что теперь он выглядит, как заправский бродяга. Это было ему на руку. Безукоризненная маскировка. Никто и не заподозрит, что за такой внешностью скрывается мощный дух, вооруженный замечательным планом. Все- таки с утра пришлось побриться: кожа под бородой воспалилась и так зудела, что иногда он расчесывал себя до крови.

Теперь он передвигался по Уоттсу, вдоль запущенных бунгало черных бедняков; воспаленное, покрасневшее лицо он смазал кремом и теперь выглядел так, словно забыл умыться после бритья. Как всегда, он начал с того, что узнал, в котором часу кончаются занятия в местных школах. А потом выбрал дома с номерами из двоек и восьмерок. На длиннющих американских улицах это было нелегко. Он должен был осмотреть как можно больше кварталов, а это значило, что придется перемещаться между домами на предельной скорости. Разумеется, со стороны он выглядел по крайней мере странно, но Брам давно смирился с тем, что люди считают его малость чокнутым, его это устраивало. Никем не узнанный, продолжал он свою работу.

Иногда ему попадались стайки мальчишек, которые выкрикивали вслед насмешки и ругательства, но не мешали ему: какой смысл ставить этому психу подножку, если даже споткнется — спереть у него нечего.

Был солнечный апрельский полдень, чудесно было бежать вдоль улицы, чувствуя себя чистым и сытым. Полчаса назад он открыл пакет с едой: четыре бутерброда с сыром и салатом, яблоко и баночка йогурта — и почувствовал себя непобедимым. Сегодня это может случиться, безошибочно точная дата и время — по утрам он обычно был особенно внимателен в восемь часов и две минуты, восемь часов и восемь минут и так далее, днем выбирал два часа и две минуты, два часа и восемь минут, но теперь время было совсем точным, и он летел вдоль улицы, выкрикивая:

— Иннеб!

После каждого выкрика он должен был пробежать двадцать восемь шагов, прежде чем снова крикнуть:

— Иннеб!

Брам упорно продолжал свое дело, пробегая меж домами, которые были выбраны для поисков. Здесь, в Уоттсе, домики едва не разваливались, садиков не было вовсе, калитки отломаны, а у дороги торчали остовы автомобилей, раскуроченные холодильники и стиральные машины. В канавах валялись бутылки,