в пыльные шкафы, безостановочно бормоча имя сына, пока не начал запинаться, пока бормотание не превратилось в бессмысленный, бессвязный набор звуков.
Силы его были на исходе, но он не мог остановиться. Он спустился вниз, прошел мимо Хендрикуса, скулившего от боли, и вышел в сухой палисадник, где сгущались сумерки.
Он снова нашел в себе силы несколько раз выкрикнуть имя Бенни деревьям и кустам. Через полчаса или даже раньше стемнеет, а его малыш, может быть, блуждает где-то в лесу, ищет папу. Почему Бенни не отзывается?
Брам вернулся в гостиную и отыскал в кухонном столе «мэглайт»[30] — здоровенный, яркий фонарь, купленный на случай неполадок с электричеством. Он постоял, слушая тяжелое дыхание Хендрикуса, снова вышел в надвигающуюся тьму и пошел к деревьям, освещая фонарем стволы, растущие вокруг кусты и землю, усыпанную ветвями и листьями и на многие километры пронизанную корнями. Совершенно невозможно позвонить Рахель. Он не сможет говорить с ней, пока не обнимет малыша.
Участок, который они приобрели, был огромным, как они радовались, что купили такой большой кусок земли, что владеют американской землей, символом богатства и свободы. Это была ошибка. Он всегда это знал. Когда весь этот кошмар кончится, он скажет Рахель, что решил продать дом, что лучше будет перебраться в приличный городской район. Подальше отсюда. Может быть, завтра он посмеется над беспорядочными мыслями, которые крутятся сейчас в голове, — все встанет на свои места, стоит только найти Бенни.
Ясно одно: Рахель он ничего не расскажет. Ничего не случилось. Он вот-вот найдет Бенни. Поздно уже. Обычно в это время малыш давно лежит в постели. Он представил себе, что Бенни прилег наземь и уснул. Когда Бенни спит, его ничем не разбудишь, даже сердитыми криками отца, который потерял дорогу и забыл, в какой стороне их дом.
Брам поглядел вверх, на звезды, сверкавшие среди ветвей. Где-то под этими звездами спал его малыш. К счастью, ночь была теплой. Прекрасная, ясная ночь.
Банковскую карточку украли. Не зная пин-кода, использовать этот кусочек пластика невозможно, но кто-то решил, что сумеет подобрать нужную комбинацию из четырех цифр раньше, чем автомат заблокирует карту. Банкоматы так устроены: три ошибки — и привет, карточка остается внутри. С тех пор как он занялся планомерным поиском, ему всегда хватало денег. Сто шестьдесят долларов в неделю. Карточка была совершенно необходима. Он понимал, что кто-то пополняет счет, но пока не задумывался об этом. До сих пор ему почти всегда удавалось оплачивать свой ночлег. Если в пансионах и хостелях места не находилось, он спал в парках. Или под виадуками. Или на автобусных станциях. Но и тогда карточка в кармане позволяла ему не чувствовать себя бродягой.
Утром он взял из банкомата восемьдесят долларов, от них осталось пятьдесят три. Несколько часов он пребывал в отчаянии, потом забрал свой рюкзак из хостеля «Венеция», в котором провел три недели, и теперь пытался разработать план на будущее.
Выбора не оставалось: придется разделить судьбу бродяг и попрошаек, несчастных безумцев, которые встречались ему с самого начала путешествия. Собственно, все это время лишь один шаг отделял его от того, чтобы раствориться в их среде. Но он не считал себя бездомным. Он не был бродягой. Он просто путешествовал. Что-то вроде
Лучшие места для ночевки — портики перед магазинами и конторами — были давно разобраны. Иногда в них сидели или лежали по четыре-пять человек, эти цифры ему совершенно не подходили. Его интересовали только цифры два и восемь, и если четверку он еще мог посчитать как две пары, цифра пять, состоявшая из двух, двух и одного, совершенно не подходила. Он не мог пойти на компромисс: компромисс равнялся самообману, а самообман приведет в конце концов к тому, что путешествие продлится гораздо дольше.
За время путешествия он установил, что бродяги передвигаются стаями, состоящими из лидера и прихлебателей. Но ни в одной для него не было места. Он носил приличную одежду, брился и стриг волосы. Кроме того, он и сам мог претендовать на роль лидера, но ни разу не сформировал группы. Лидер создает группу, объединяя вокруг себя нескольких бродяг. Он мог бы создать группу только из двух или восьми человек. Группа из четырех или шести в принципе подошла бы, но умножение лишало идею чистоты. Два и восемь были идеалом; хотя число восемь состояло из четырех пар, оно существовало и как целое.
Только с цветом своей кожи Брам ничего не мог поделать, лицо его приобрело бронзовый оттенок, выдававший близость к племени бродяг, чьи обожженные солнцем лица приобретают с годами специфический оттенок, непохожий на тот, что получается при использовании масла для загара. Чтобы меньше походить на бездомного, он носил кожаную ковбойскую шляпу, купленную за два доллара на
Бродяги мирно спали, растянувшись на пляже по обе стороны от мола Санта-Моника. Путешествие привело Брама на крайний запад континента, и, пока он был в пути, надежда не покидала его. Хотя надежда — неправильное слово. Он опирался на веру, твердую уверенность, глубочайшую убежденность, согревавшую душу: малыш ждет его, и Брам не может обмануть его ожиданий.
Свет фонарей, горевших на молу и набережной, озарял темные силуэты спящих. Только сейчас он заметил, как сильно шумит океан. В полночь он позволил себе опуститься на песок, но не улегся, а сел, скрестив ноги и держась очень прямо; а рюкзак положил перед собой, как бы отгораживаясь от бродяг, лежавших на песке неподалеку. Он знал, что не сможет заснуть, хотя был совершенно измучен; мысли его снова и снова возвращались к потере карточки.
Это случилось утром, в тридцать три минуты девятого. Некоторые числа приносили несчастье, и он знал, что сам во всем виноват. Надо было брать деньги в восемь часов восемь минут или в восемь двадцать восемь; число тридцать три включало несчастливые цифры. Девять и три — в сумме двенадцать, в двенадцати — шесть двоек, а шесть, в свою очередь, состоит из трех двоек, но выйдет подтасовка, жульничество; тогда вообще все происходящее в мире можно объяснять так, как тебе выгодно. Брам понимал: превращая хитрыми расчетами несчастливые числа в счастливые, успеха не добьешься. Из четырех банкоматов он выбрал третий, считая слева, чтобы сунуть в него карточку, это тоже было ошибкой. Выбирать следовало второй или четвертый. Но оба были заняты, а он не мог ждать. Он спешил. Восьмое число, в такие дни больше шансов на успех. Второе и восьмое каждого месяца — самые важные даты. Конечно, нельзя забывать и об умножении, но в глубине души он понимал, что во все остальные дни удачи ожидать не приходится. А в том, что эти два дня, важнейшие даты месяца, принесут удачу, он был абсолютно уверен. Вот и поторопился. Чтоб успеть до двух пополудни проверить Вторую и Восьмую улицы. Он брал деньги в центре Санта-Моники, из третьего слева автомата в стене здания банка, угол Четвертой и Аризонского бульвара; когда из щели выскочили четыре двадцатки и он брал их — сперва две, потом еще две, — на перекрестке случилась авария.
Почему он так поздно встал? Его рабочий день обычно начинался в шесть сорок восемь. Каждое утро его ждала тяжелая работа. Улицу, которую он обследовал — Вторую или Восьмую, — нужно было осмотреть как можно внимательнее. Значит, за день надо было успеть проверить подходящие номера: второй, восьмой, двадцать восьмой, восемьдесят второй, двести восьмой (ноль не считался), двести двадцать восьмой и так далее. Он не мог не замечать, что иногда его поведение пугает людей, но миссия была важнее вреда, который он мог нанести своей репутации. Кроме того, он удалился от Принстона на тысячи
