из кроватки и вынести наружу, потому что он плакал так громко, что мог разбудить остальных малышей. Она вышла на улицу и пошла по тротуару, укачивая его и напевая песенку. Когда она отошла довольно далеко, Бенни успокоился. Но стоило ей повернуться и сделать всего несколько шагов в сторону «Тихого океана», как Бенни заплакал с новой силой. Она остановилась. Что делать? Купить ему укропной водички? Или самой сварить корень сладкого укропа, остудить и дать малышу попить? Она снова повернулась в сторону яслей и увидела вспышку пламени. Взрыв был так силен, что ветер ударил ей в лицо, взметнув волосы. И она побежала прочь, оберегая свое дитя. Бенни плакал.
Через несколько дней, когда они немного успокоились и снова смогли разговаривать друг с другом, Рахель сказала:
— Знаешь, я все время это чувствую — Бенни нас спас. Если бы он не заплакал…
— Его мучили газы, — ответил Брам. — Мы должны благодарить газы в его животе? Или бактерии? Вирусы?
Вопреки всему, Браму вспоминалась не картина пожара, а его сын, спокойно сидевший на руках у матери и свысока взиравший на суету, на огонь и пожарников, прислушивающийся к стрекоту вертолетов.
— Да нет, это — перст судьбы, — сказала Рахель. — Не заболи у него животик…
Магия занимала в ее жизни важное место, и, когда он рассказал ей, что уже несколько недель видит сны о дыре в полу, Рахель сделала из этого какие-то невероятные выводы. Надо продать дом. Немедленно заделать все дыры в полах. Привязывать Бенни к стулу. В случайности Рахель не верила. Ей представлялось, что в мире существуют невидимые, но оттого не менее важные связи между событиями, чувствами и вещами. Она верила, что потерянные вещи можно отыскать, сконцентрировавшись на мыслях о них.
По телеэкрану болтался персонаж компьютерного мультика, похожий на оживший скутер, но искренне считавший себя козой.
Брам спросил:
— Эти червяки — они большие?
Бенни, с интересом наблюдая за происходившим на экране, набил рот спагетти и сказал:
— Очень большие.
— Покажи-ка.
Бенни положил ложку и широко развел руки:
— Такие.
Это было ближе к змее. Змеи, значит. Неужели в доме водятся змеи?
— Сколько червяков ты видел?
Бенни снова взялся за вилку:
— Десять тысяч миллионов.
— Бен, ты умеешь считать. Сколько? — спросил Брам и поглядел в спину сыну.
— Бесконечно, — ответил тот.
Откуда он знает этот термин? И понимает ли его значение?
— Как ты сказал, малыш?
— Бесконечно, — небрежно повторил Бенни.
Может быть, отец прав: Бенни очень похож на Хартога, одинаковая генетическая структура, созданная для познания тайн мира, которых Браму не понять никогда.
— Что значит: бесконечно?
— Это если все-все-все сложить вместе. Сколько еще ложек?
Брам заглянул в его тарелку:
— Восемь.
— Четыре.
— Я сказал: восемь.
— О'кей.
Брам, не удержавшись, наклонился вперед, поцеловал сына в макушку и вдохнул запах его волос, сладковатый и свежий, несмотря на то что малыш весь день провел на солнце. Знания, над которыми шла незаметная работа в голове Бенни, недоступны Браму. Надо оставить его в покое.
Редчайший случай: у Бенни не было аппетита. Наверное, не стоило кормить его спагетти. В индийской стряпне Рахель Браму чудилось что-то мистическое. Он после стольких лет жизни с нею не смог бы приготовить себе даже супа. Единственное, чему он научился, — разогревать готовую еду в СВЧ-печке.
— Папа?
— Что, малыш?
— Сколько лет должно быть, чтобы уйти?
— Что ты имеешь в виду?
— Большие мальчики ведь уходят из дому, от папы и мамы?
— Если уезжают учиться, да. Когда им исполняется восемнадцать или девятнадцать лет.
— Я не хочу уехать, папа.
— А почему ты должен уезжать?
— Не знаю.
— Можешь хоть до ста лет оставаться с нами.
— Когда мама вернется?
— На будущей неделе.
— Я хочу ее увидеть.
— Конечно, увидишь.
— Я хочу ее теперь увидеть.
— Завтра утром мы ей позвоним.
— По скайпу? Тогда я ее увижу.
— Она взяла с собой лэптоп, так что мы сможем и поговорить, и увидеть ее.
Бенни кивнул головой, не отрываясь от телевизора.
Зазвонил телефон.
— Я возьму, — сказал Бенни. Он поднялся и взял с кухонного стола трубку, которую Брам там оставил.
— Иннеб Мйахнам.
И, спокойно выслушав ответ, сказал: — Нет, вы правильно набрали номер. Маннхайм. — Он кивнул:
— Иннеб Мйахнам — это Бенни Маннхайм наоборот. Да. Мне уже четыре года.
Он вернулся к Браму и, прикрыв ладошкой микрофон, сказал:
— Это тебя.
Брам взял трубку, назвался и потрепал сынишку, усевшегося возле, по волосам.
— Это Ицхак Балин.
— Ицхак? Ну и сюрприз! Как дела?
— Я не помешал?
— Конечно, нет.
— Рассказывай, Ави: твоя красотка жена, твой умник-сын — все в порядке?
— Лучше не бывает.
— Я слыхал, ты обзавелся замком?
— Замком? — Так вот какие сплетни ходят о нем в Израиле. Предатель обзавелся собственным замком, окруженным рвом. Израильская экономика в полном порядке, но профессор Маннхайм обстряпывает свои делишки в далеком Принстоне.
— Дом и правда большой, — сказал он, — но в очень плохом состоянии, как говорит мой отец — колоссальная куча старого дерева.
— Я видел твоего старика на прошлой неделе. Ничуть не переменился.
Хартог был страстным противником Балина.
— Ицхак, ты ведь умный парень, как ты не видишь, что твоя идея мирного сосуществования приведет
