Икки несколько секунд грустно смотрел на него, но Брам не собирался больше обсуждать эту тему.
— Давай посмотрим, что ты приготовил.
Икки деланно-громко фыркнул и взял из стопки верхнее досье. Старый случай. Случай шестилетнего мальчика Йорама, который во время хаотической эвакуации Эйлата не вернулся домой из школы. «Грязная» бомба взорвалась утром, в пол-одиннадцатого. Взвыли сирены, дети выбежали из классов, и все население попыталось покинуть город. Старшие сестры Йорама вернулись домой. А Йорама не было. Его отец сел в автомобиль и прочесывал зараженный город до тех пор, пока его не остановили бойцы специальных армейских частей, сброшенные с вертолета. Они были последними покинувшими город, после них остались только старики, не имевшие машин, бедняки и больные, ждавшие специального транспорта, опоздавшего на двадцать часов. Двести шестьдесят восемь погибших. Йорам не был найден. Восемь лет прошло. Случай, можно сказать, древний. Почему они занимаются этим теперь? Потому что его папка случайно оказалась сверху?
— Все, у кого были лодки, вышли в море, — рассказывал Икки, подготовивший досье. — Большинство из них взяли на борт столько людей, сколько смогли. Ветер все время дул с юга, и на море был очень небольшой шанс облучиться, потому что все сдувалось к северу, то есть в направлении, куда уехали те, кто был на автомобилях. Их зараза настигла в дороге. Но почти всех этих людей вовремя собрали, и они получили помощь.
— А те, что на лодках? — спросил Брам. Они сидели друг против друга, Икки — склонившись над листками досье, Брам — откинувшись на спинку стула, с кружкой кофе в руке.
— Сколько-то людей пропало. Их просто можно было видеть, те лодки, которые потонули. Двести шестьдесят восемь погибших, известная цифра. Но семьдесят три пропавших без вести?
— Там ведь были и военные корабли?
— Они были посланы для эвакуации.
— Куда направились те, что ехали на машинах?
— В Табу, ближайший город в Египте. В нескольких километрах. Но большинство поехали дальше, через всю страну, пока не почувствовали себя в безопасности. Египтяне позаботились о них, хотя одну из лодок все-таки расстреляли. Семнадцать человек. Но об этом случае стало известно позже, и он прошел незамеченным, потому что египтяне приняли пять тысяч человек, обеспечили их едой, питьем и пристанищем.
— Бедуины?
— Которые расстреляли лодку? Скорее всего. Некоторые из племен стали довольно радикальными и все еще пытаются создать собственное исламское государство на Синае. Тем, в лодке, просто не повезло: они причалили к берегу в том месте, где раскинули свои шатры такие вот радикалы. Большие участки берега там превратились в пустыню.
— Тела идентифицированы?
— Да. Йорама среди них не было.
— Бедуины забрали?
— Да. Или утонул. Может быть, лодка, в которой он был, перевернулась.
— Почему он не побежал домой?
— В этом безумии не все дети добрались до дому. Их забирали с собою другие. Но остальные потом вернулись к родителям.
— И все, кто погиб в городе, известны?
— Да.
Тут Брам заметил, что Икки глядит мимо него, в сторону входа. Брам сел прямо и развернулся вместе с креслом, чтобы посмотреть, что его так заинтересовало.
Ицхак Балин, окруженный охранниками, входил в двери. За окнами Брам различил темные силуэты двух джипов, на которых передвигался шеф Шабака.
Пока охранники бесшумно занимали свои места, Балин, поскрипывая по мраморному полу подметками дорогих башмаков, направился в их сторону.
— Прошу прощения, господа, за то, что прервал вас.
Икки узнал Балина и бросил на Брама смущенный взгляд. Брам приветственно помахал рукой:
— Ицхак, мы не видались столько лет, а теперь встречаемся по два раза в день!
Балин остановился у одной из касс, положив локти на прилавок — цельную плиту черного мрамора, перегораживавшую все помещение и названную президентом банка в речи, посвященной открытию филиала, «уникальным символом успеха проекта» (в одном из ящиков своего стола Брам нашел эту речь).
Небрежно опершись на символ успеха, Балин кивнул и ехидно спросил:
— Какую сумму я мог бы получить у вас, господа?
— Это зависит от состояния твоего счета, — ответил Брам, занимая у окошечка место кассира.
— Состояние моего счета, Ави? — Балин улыбнулся. — На моем счету уже много лет отрицательный баланс.
— Тогда придется платить высокую ренту, плюс процент за риск.
— Что возьмешь в залог?
— Твой галстук. Ты его не здесь покупал.
— Галстуки — мое хобби. Один я получил от тебя, когда ты уезжал в Принстон.
— Hermes.[67] Стоил целое состояние. Его покупала Рахель.
Балин сделал вид, что не замечает растерянности Брама:
— Как человек экономный, я ношу его до сих пор. Но только в особых случаях.
— Синий шелковый галстук, с тоненькими голубыми полосками сверху вниз, так? — спросил Брам, холодея от воспоминаний, ведущих в глубокие подвалы памяти.
— Точно, — подтвердил Балин, — и по всему галстуку вытканы буквы «Н». Hermes всегда не прочь поведать миру, что ты носишь их галстук. Но я всем говорю, что «Н» означает Hatikva.[68]
— Многие годы надежда была твоей профессией.
— Я знаю. В каком-то смысле все осталось по-старому.
— Но времена изменились.
— Ты стал циником, Ави?
— Ты ведь знаешь, что цинизм чужд мне.
— Я знаю, — кивнул Балин, на этот раз с серьезным видом. — Мы не могли бы потолковать? Наедине?
Зачем он пришел, Балин, директор Шабака —
Брам обернулся к Икки:
— Оставь нас, пожалуйста, одних. Ненадолго.
— На пять минут, — встрял Балин.
— Можно, я пойду прогуляюсь? — спросил Икки.
— Мы живем в свободной стране, — напомнил Балин.
Икки, с трудом скрывая изумление, поднялся, обогнул перегородку и направился к выходу:
— Принести тебе чего-нибудь, Брам?
— Капучино. А тебе, Ицхак?
Балин отрицательно покачал головой.
— Среднюю или большую?
— Среднюю.
Один из охранников распахнул перед ним дверь, и Брам увидел за стеклом размытый силуэт Икки, поспешно направляющегося в сторону кафе.
— Брам, да, — заметил Балин. — Это твое голландское имя.
