CLXI
Несправедливо требовать от людей, чтобы из уважения к нашим советам они делали то, чего никогда не стали бы делать ради самих себя.
CLXII
Пусть люди совершают любые ошибки себе во вред, лишь бы им избегнуть худшей напасти — подчинения чужой воле.
CLXIII
Кто карает суровее, чем даже закон, тот тиран.
CLXIV
Не подлежит суду поступок, который не нанес ущерба обществу.
CLXV
Карать без нужды значит бросать вызов милосердию господню.
CLXVI
Безжалостная мораль подтачивает бодрость духа, как разрушает телесное здоровье отпрыск
Эскулапа,4 когда пытается уничтожить гнездящуюся в крови порчу — чаще всего воображаемую.
CLXVI1
Милосердие предпочитательнее справедливости.
CLXVIII
Мы щедры на осуждение обездоленных, как бы малы ни были их проступки, и скупы на жалость к ним, как бы тяжек ни был их удел.
CLXIX
Нашу снисходительность мы приберегаем для праведников.
CLXX
Никто не сострадает глупцу на том лишь основании, что он глуп, и это, пожалуй, резонно; но до чего же нелепо считать, что в своей глупости повинен он сам!
CLXXI
По доброй воле никто не бывает слабодушен.
CLXXII
Мы укоряем обездоленных, дабы не обременять себя состраданием.
CLXXII I
Великодушие терзается чужими бедами, словно оно в ответе за них.
CLXXIV
Если говорить о неблагодарности, то всего отвратительнее, но и всего обычнее древняя как мир неблагодарность детей по отношению к родителям.
CLXXV
Мы не слишком признательны друзьям за их высокое мнение о наших достоинствах, если при этом они не вовсе слепы к нашим недостаткам.
CLXXVI
Можно, от всего сердца любя человека, все-таки понимать, как велики его недостатки. Было бы глупой дерзостью мнить, будто нашего расположения достойно одно лишь совершенство. Порою наши слабости привязывают нас друг к другу ничуть не меньше, чем самые высокие добродетели.
CLXXVI I
Сильные мира сего потому плодят неблагодарных, что могли бы в щедрости своей быть куда щедрее.
CLXXVI II
Ненависть пересиливает дружбу, но пасует перед любовью.
CLXXIX
Когда друзья оказывают нам услуги, мы принимаем это как должную дань дружбе, но нам невдомек, что они вовсе не должны одаривать нас дружбой.
CLXXX
Не рожден для славы тот, кто не умеет це-нить время.
CLXXXI
Неустанная деятельность скорее приведет к богатству, нежели осмотрительность.
CLXXXII
Кто рожден покорствовать, тот и на троне будет покорным.
CLXXXIII
Судя по всему, человек от природы неспосо-бен к независимому существованию.
CLXXXIV
Чтобы избавиться от гнета силы, люди принуждены были подчиниться закону. Избрать властелином либо силу, либо закон — другого нам не дано: по самой своей сути мы неспособны жить свободно.
CLXXXV
Зависимость — порождение общества.
CLXXXVI
Стоит ли дивиться уверенности людей, будто все живые твари созданы им на потребу, если того же взгляда они держатся и на себе подобных? Если сильные мира сего привыкли брать в расчет только самих себя?
CLXXXVII
Сильный всегда подминает под себя слабого — это правило равно относится к государям, к целым народам и к отдельным людям, к любым тварям, одушевленным и неодушевленным. Таким образом, во всей вселенной властвует насилие, и в этом порядке вещей, который мы с некоторой видимостью справедливости осуждаем, как раз и проявляется самый общий, неизменный, изначальный закон природы.
CLXXXVIII
Обделенные силой ищут, кому бы им подчиниться, ибо нуждаются в защите. Страх пред людьми — вот источник любви к законам.
CLXXXIX
Кто способен все претерпеть, тому дано на все дерзнуть.
СХС
Иные оскорбления лучше проглотить молча, дабы не покрыть себя бесчестием.
CXCI
Благо тому, кто тверд по натуре и гибок по здравому рассуждению.
СХСИ
Слабодушному порою хочется прослыть дурным человеком, а вот дурной человек всегда хочет казаться хорошим.
CXCIII
Если род человеческий все же блюдет некий порядок, это лучшее доказательство того, что верх в сознании людей берут разум и добродетель.
CXCIV
Дух человека, точно так же как его плоть, не может существовать без постоянной пищи.
CXCV
Когда мы истощены наслаждениями,5 нам кажется, что это мы их истощили и что человеческое сердце никогда и ничем нельзя заполнить.
CXCVI
Мы так многое в жизни презираем, чтобы не исполниться презрением к самим себе.
CXCVII
Нам хочется верить, что пресыщенность говорит о недостатках, о несовершенстве того, чем мы пресытились, меж тем как на деле она лишь следствие истощения наших чувств, свидетельство нашей немощи.
CXCVIII
