заграничной [275] организации нацистской партии. Во всяком случае, ни в одном из многочисленных военных документов, касающихся подготовки и проведения операции, ни одним словом не упоминается о норвежских национал-социалистах или немецких подданных нацистах, проживающих в Норвегии{410}. Среди документов штаба Фалькенхорста найдена лишь одна записка о Квислинге; в ней говорится, что это “друг Германии, но большой фантазер, человек, словам которого не следует придавать, большого значения”{411}. Фалькенхорст был уверен, что сумеет найти общий язык с министром иностранных дел Норвегии профессором Котом{412}.
Окончательная доработка планов оккупации сильно тормозилась недостатком документации по Норвегии. Прежде всего требовалось уточнить военно-географическое описание страны, а также сведения, касающиеся дислокации норвежских войск и береговых укреплений. Стараясь не привлекать внимания, закупили карты и туристские справочники в берлинских книжных магазинах{413}. При помощи подобных материалов к концу февраля отпечатали новые карты{414}. Однако расположение ряда норвежских береговых батарей осталось для немцев неизвестным, мощность огня других они недооценили. В некоторых случаях наличие батарей предполагалось там, где их фактически не было{415}. Часть неправильной информации исходила от Квислинга. Многое еще оставалось невыясненным, когда Гитлер принял решение ввести немецкие корабли в норвежские фьорды ночью 8 апреля (причиной поспешного решения были сведения о подготовке десанта союзниками). Через Хагелина Квислингу передали приглашение встретиться в Копенгагене [276] с полковником Пикенброком, который возглавлял агентурный отдел Управления разведки и контрразведки{416}. Встреча состоялась 4 апреля, когда корабли, предназначенные для захвата Нарвика, уже вышли в море. Квислинг отвечал на конкретные вопросы Пикенброка “большей частью уклончиво”, тем не менее он сообщил ряд полезных сведений “о численности войск, расположении аэродромов, сроках готовности истребителей и т. п.” Квислинг считал, что береговые батареи не решатся открыть огонь без предварительного запроса правительства{417}. Гитлер позднее сказал, что Квислинг во время своей встречи с Пикенброком создал у последнего неправильное представление о расположении батарей в районе Нарвика{418}. Не удалось найти никаких доказательств того, будто в последнюю минуту Квислинга информировали о времени высадки десанта{419}. Тем не менее по характеру задававшихся вопросов Квислинг, естественно, мог догадаться о приближении часа осуществления его заветной мечты.
В этом отношении он не ошибся.
В Нарвике, где огни нескольких маяков продолжали гореть, отряд немецких кораблей проник в порт после короткого столкновения с дежурной канонерской лодкой. Из трех транспортов, посланных из Германии, ни один не прибыл точно к месту назначения. То же самое случилось и с четырьмя грузовыми судами, направлявшимися в Тронхейм и Ставангер. Лишь танкер “Ян Веллем” пришел в Нарвик своевременно{420}. Здесь уже стояли на якоре девять других немецких судов, команды которых были совершенно не в курсе происходивших событий{421}. Одно судно выбросилось на берег, поскольку [277] его капитан решил, что приближаются боевые корабли англичан{422}.
Борьба за город закончилась быстро. Начальник гарнизона полковник Сундло капитулировал; однако часть норвежских войск с боями отступила из города. Сундло ничего не знал о предстоящем нападении немцев. По окончании войны его поведение разбиралось на заседании военного суда. Суд пришел к выводу, что, несмотря на несомненные симпатии Сундло к нацистам, нет никаких доказательств того, что он намеренно саботировал военные приготовления или же проявил недостаточную готовность к отражению немецкого нападения{423}. 5 января 1940 года Шейдт сообщил, что Квислинг получил “еще одно сообщение от полковника Сундло”, в котором Сундло снова повторял, что он “по своей собственной инициативе провел в Нарвике всю необходимую подготовительную работу и теперь ожидает лишь приказа Квислинга о выступлении”{424}. Доказательств правдивости этого сообщения нет; его следует рассматривать как еще один пример попыток Шейдта и Хагелина преувеличить значение своих интриг (информация исходит от Магна Скодвина).
В Тронхейм-фьорде боевую тревогу на фортах объявили в час ночи. Немецкий тяжелый крейсер “Хиппер” пытался пройти без боя, подавая сигналы:
“Имею приказ правительства войти в Тронхеймский порт. Не имею враждебных намерений”.
Сама по себе данная хитрость не удалась, однако норвежские батареи были ослеплены прожекторами немецкого крейсера, а случайный немецкий снаряд перебил электрический кабель, подводивший ток к прожекторам береговых укреплений. Как только немецкие корабли ошвартовались в 4 часа 30 минут у причалов порта, местное командование капитулировало{425}. [278]
В Бергене береговые батареи потребовали от одного из приближавшихся немецких крейсеров сообщить свое наименование; тот ответил: “Крейсер “Каир”, корабль королевского британского флота”. Проходившему мимо норвежскому эсминцу с крейсера сообщили по-английски: “Идем в Берген для непродолжительной стоянки”. Был подан и третий дезинформирующий сигнал: “Не стреляйте. Мы друзья”; тем не менее форты открыли огонь, который, однако, не смог задержать немецкую эскадру. Ранним утром Берген оказался занятым немцами, прежде чем население поняло, что происходит. Через несколько часов подошло вспомогательное судно немецкого флота, замаскированное под лесовоз; оно доставило мины, которые немцы немедленно установили в прибрежных водах{426}.
В Ставангере немецкие воздушнодесантные войска быстро овладели норвежским аэродромом, для обороны которого имелось всего-навсего две пулеметные точки. Порт был захвачен ударом с суши {427}.
В Кристиансанне немцы чуть-чуть не потерпели неудачу. Туман и береговые укрепления в течение нескольких часов мешали отряду немецких кораблей войти в порт. В 11 часов утра это все же удалось сделать: норвежцы приняли флаг крейсера “Карлсруэ” за французский морской флаг и прекратили огонь {428}.
В Осло-фьорде немцы также столкнулись с серьезными затруднениями. На фортах подняли тревогу. Высаженный на берег немецкий десант захватил военно-морскую базу, расположенную за внешними фортами. Однако в 4 часа 20 минут орудия внутренних фортов потопили немецкий тяжелый крейсер “Блюхер”, и немецкая эскадра оказалась в ловушке{429}.
В норвежской столице лишь немногие немцы знали о времени нападения. Военно-морского атташе Шрейбера и авиационного атташе Шпиллера информировали об этом 30 марта. Шейдту (сотруднику Альфреда Розенберга в Норвегии) предполагали открыть тайну [279] только 8 апреля, однако он сумел получить детальную информацию заблаговременно{430}. Немецкий посол в Норвегии Бройер не знал ничего. Подобно своему коллеге Ренте-Финку, послу в Копенгагене, он должен был получить специальный секретный пакет с сообщением о плане нападения и о той роли, которую предстоит выполнить ему самому. 7 апреля один из ближайших сотрудников Фалькенхорста, подполковник Польман, переодетый в штатское, прибыл на самолете в Осло. Вместе с ним прилетел дипломатический курьер министерства иностранных дел Германии. Он доставил пакет с инструкциями дли Бройера{431}. В пятницу 8 апреля Польман имел беседу со Шрейбером; последний придерживался того мнения, что норвежское правительство вряд ли решится на боевые действия. Польман оценивал обстановку менее оптимистически. Он предложил авиационному атташе Шпиллеру выслать кого-нибудь на аэродром Форнебу, где ранним утром 9 апреля намечалась высадка немецких воздушнодесантных войск. Шпиллер решил сам направиться на аэродром вместе с представителем компании “Люфтганза” в Осло, который являлся сотрудником немецкой военной разведки. Вначале самолеты с немецкими воздушнодесантными войсками не могли совершить посадку на аэродроме из-за густого тумана.
