кораблей. Один из самых знаменитых памятников этого стиля — лиссабонский Монастырь иеронимитов, где ныне неподалеку от могилы Васко да Гамы находится могила Луиса Важа де Камоэнса.
Творчество Камоэнса имело колоссальное значение для последующего развития португальской литературы. Каждый более или менее крупный португальский поэт — Бокаж, Гаррет, Антеру де Кентал, Эужениу де Каштру, Фернанду Пессоа — говорил о том, как многим он обязан Камоэнсу. Творчество Камоэнса имело большое значение для развития многих литератур Европы.
Поэзия Камоэнса пользовалась большой известностью в Англии.
Когда в 1803 г. английский дипломат лорд Стрэнгфорд опубликовал свои переводы лирики Камоэнса, на это откликнулись ведущие поэты Англии. Томас Мур в стихотворении «Лорду виконту Стрэнгфорду» высоко оценил как поэзию великого португальца, так и ее переводы, сказав, что арфа Камоэнса «воскресила мадригалы, вдохновленные богом, и передала их нежную теплоту» Стрэнгфорду. Широко известно стихотворение Вордсворта «Не брани сонета, критик»; первая его строка послужила эпиграфом к «Сонету» Пушкина; перечисляя в ряду мастеров сонета Шекспира, Петрарку, Данте, Спенсера, Мильтона, он упоминает и Камоэнса, «утолявшего в сонетах печаль своего изгнания».
Байрон дважды говорит о Камоэнсе в «Английских бардах и шотландских обозревателях». Когда он иронически сравнивает Саути с воспарившим к небу орлом, то заявляет шутя, что тот затмил Камоэнса, Мильтона и Тассо. Затем Байрон обращается к Стрэнгфорду, вопрошая: «Уж не думаешь ли ты вознести свою поэзию еще выше, обряжая Камоэнса в кружева?» Байрон призывает переводчика более серьезно относиться к своему труду и не «учить лузитанского барда подражать Муру».
Видная английская поэтесса Элизабет Баррет Браунинг написала цикл «Сонетов с португальского», в которых обращалась к Камоэнсу от имени его возлюбленной Катарины де Атаиде. Лирику Камоэнса переводил и Саути. Поэзия Камоэнса высоко ценилась и в Германии. Фридрих Шлегель говорил: «Лузиады» соединяют в себе все те черты португальского языка и португальской поэзии, которыми я до сих пор восхищался: изящество, глубину чувства, нежную и почти детскую свежесть, сладкую чувственность и самую волшебную меланхолию — и все это выражено чистым, прозрачным и простым слогом, красота которого не могла бы быть более совершенной, а расцвет — более полным».25
Поэмой Камоэнса восхищался Александр Гумбольдт. «Я могу утверждать, по крайней мере, как наблюдатель природы, — говорил он, — что в описаниях «Лузиад» нигде энтузиазм поэта, прелесть его стихов и сладкие звуки его меланхолии не погрешили ни в чем против правды изображаемых им явлений. Он неподражаем в описаниях постоянного обмена, происходящего между воздухом и морем, гармоничных форм облаков, их последующих превращений и различных состояний поверхности океана. Камоэнс, в полном смысле слова, великий художник моря».26 Гумбольдт также высоко отзывается об описании Машины мира, «видении в стиле Данте», и о пейзаже Острова Любви, «самом грациозном из всех пейзажей».27
Классики испанской литературы — и прежде всего Лопе де Вега и Сервантес, — несмотря на сложные отношения между двумя государствами, не уставали восхищаться «Лузиадами». Когда Камоэнс создавал свою поэму, слово «Испания» употреблялось в значении «Пиренейский полуостров», одной из частей которого была Португалия; поэма очень скоро после своего выхода в свет была переведена на испанский язык и стала оказывать влияние на все литературы полуострова. Однако в обстановке национального гнета наиболее актуально для португальцев прозвучали строки поэмы, рассказывавшие о борьбе их Родины за независимость от Кастилии. Поэтому в XIX в. испанский писатель и дипломат Хуан Валера с горечью констатировал: «Лузиады» — это главное препятствие к единению всех частей нашего полуострова: Камоэнс воздвиг между Португалией и Испанией настолько мощную стену, что ее труднее взять штурмом, чем все укрепления и замки».28
Тем не менее еще Лопе де Вега в романе «Аркадия» упомянул «превосходного португальца Камоэнса»29 в одном ряду с Гарсиласо, Босканом и другими выдающимися поэтами Пиренейского полуострова, а Валтасар Грасиан в трактате «Острота и мастерство таланта» неоднократно цитировал и восхвалял «бессмертного Камоэнса».30 Сервантес называл поэму Камоэнса «сокровищем Луза».31
Хорошо были встречены «Лузиады» во Франции. Монтескье писал, что «португальцы, плавая по Атлантическому океану, открыли самую южную оконечность Африки и увидели перед собой обширное море, которое привело их к Восточной Индии. Опасности, угрожавшие им на этом море, и сделанные ими открытия Мозамбика, Мелинды и Каликута были воспеты Камоэнсом в поэме, напоминающей прелесть «Одиссеи» и великолепие «Энеиды».32 Известны в высшей степени благожелательные отзывы о Камоэнсе Ламартина33 и В. Гюго.34
Большой популярностью творчество Камоэнса пользовалось в Италии. Объясняя успех «Лузиад» в своей стране, один из итальянских филологов писал, что в прошлом веке «в этом произведении нация, угнетенная иностранцами, занимавшими большую часть территории страны и расчленившими ее на части, с гордостью почувствовала импульс к восстанию, к борьбе за единство и свободу».35
В Португалии значение творчества Камоэнса не исчерпывалось только литературой. В тяжкие годы утраты национальной независимости его поэзия напоминала португальцам о величии их прошлого, внушала уважение к родному языку и вдохновляла на борьбу за свою свободу. «Лузиадам», — пишет один из португальских исследователей, — мы обязаны возрождением Родины, потому что не может находиться в угнетенном состоянии народ, создавший самую прекрасную эпопею всех исторических времен».36
Камоэнс всегда был символом португальской нации и вместе со своим народом переживал все перипетии его истории. Его сочинения поднимали на щит португальские романтики — в 1825 г. знаменитый поэт Алмейда Гаррет написал поэму «Камоэнс». В 1880 г. празднование трехсотлетия со дня смерти Камоэнса превратилось в грандиозную всенародную акцию и явилось признаком большого политического успеха республиканцев.
В 1980 г. сбросившая оковы фашизма Португалия праздновала четырехсотлетие со дня смерти создателя своего национального эпоса. Большую роль в этом сыграла Португальская Коммунистическая партия, распространившая ряд информационных бюллетеней, разъяснявших народу, в чем состоит истинное значение поэзии Камоэнса.
«Никакой другой класс, кроме класса трудящихся, и никакая другая политическая сила не имеет большего права, чем ПКП, чествовать Луиса де Камоэнса, гениального поэта, поэта народа и португальской Родины», — говорил по этому поводу Алвару Куньял.37
Как упоминалось выше, впервые поэма Камоэнса вышла в свет в 1572 г., причем в один год была опубликована дважды. Титульные листы изданий различались изображением пеликана: на одном птица была изображена с головой, повернутой направо, на другом — налево. По разночтениям в одной из начальных строк первое из них условно называется «Е», а второе — «Ее». Большинство исследователей склоняются к мнению, что издание «Е» является более поздним, чем «Ее», поскольку в нем просматриваются следы корректорской правки. Впрочем, по мнению португальских специалистов, эта правка принадлежит не Камоэнсу, а какому-то португальскому грамматисту, не отличающемуся познаниями в метрике и мифологии. Предлагаемый вниманию читателя перевод сделан с издания «Ее».
В 1584 г. вышло в свет еще одно издание, над которым долго работала цензура инквизиции. Если цензор первых изданий Бартоломеу Феррейра отнесся к поэме очень благожелательно, то его коллеги в 1584 г. не оказались столь же уступчивыми. Они, во-первых, постарались убрать слово «бог» там, где оно применялось к богам античной мифологии. Кроме того, цензоры «подредактировали» упреки в неблагодарности в отношении Дуарте Пашеку Перейры, обращенные Камоэнсом к королю Мануэлу. Правке подверглись и строки, описывающие борьбу португальского народа, возглавляемого Нуну Алварешем Перейрой, против угрозы кастильского порабощения. Также святые отцы убрали строки, которые, как им показалось, носят излишне чувственный характер (в частности, в описании Острова Любви и т. п.).
В дальнейшем «Лузиады» переиздавались, в основном, без цензурных сокращений.
Классики русской литературы тоже издавна проявляли интерес к португальскому поэту. Еще до того, как появился первый прозаический перевод «Лузиад» на русский язык, о поэме высоко отзывались Ломоносов,
