гуще карфагенского войска? Я могу понять, если бы ты был верхом. Но это безумие…
— Я надеялся спасти жену и сына. Они были в Мессане.
— Тогда понятно.
— Я хотел увезти их на повозке. Вижу, ты спас меня от этих варваров?
— Какой толк от еще одного мертвеца? На рынке за тебя можно выручить приличные деньги, часть из которых по праву принадлежит мне. И тебе повезло: ты не расстался со своей жизнью, учитывая, сколько наших положили вы — лживые греки-мужеложцы.
— Вы взяли Мессану?
— Конечно, грек! Она пала сегодня утром. Некоторые горожане пытались противостоять нам, но проломить их слабую стену было также легко, как молотком убить комара.
Зопирион огляделся. Перед ним открылась равнина. Поля и виноградники кишели солдатами: они маршировали, тренировались, ставили палатки, валяли дурака и спорили из-за добычи. Здесь были карфагеняне с серьгой в ухе и золоченых чешуйчатых кирасах, иберийцы в пурпурных блузах, черных плащах, узких штанах, маленьких круглых черных шапочках и с висящими на боку парой коротких кривых сабель. Здесь были закованные в бронзу греки, ливийцы в шлемах с плюмажами из страусиных перьев, закутанные в покрывала гараманты. [66] Отдельно ютились на подстилках группы черных воинов, вооруженных копьями — жителей далеких пустынь — со щитами из носорожьих шкур, и курчавыми шапками волос, подстриженных самым невероятным образом. Мимо легким галопом пронеслись всадники. За ними проехала колонна скифских колесниц.
Вокруг стояли тысячи и тысячи палаток, подобно морским волнам заполонив Мессанскую равнину. Над морем палаток с жалким видом возвышалась щербатая стена города. Над Мессаной поднимался дым. В городе догорали разрушенные здания. Далеко разносился грохот: солдаты Гимилко рушили стены домов.
Офицер, взявший в плен Зопириона, передал его другому офицеру, в обязанности которого входило наблюдение за длинными рядами закованных в цепи пленных. Время от времени приводили очередных пленных. Если новоприбывший, независимо от пола, оказывался слишком стар, командир делал знак стоявшему неподалеку солдату. Тот ударял пожилого пленного боевым топором по голове. Пока пара чернокожих солдат относили мертвые тела на огромный погребальный костер, расположенный на расстоянии полета стрелы, другие солдаты заковывали в цепи оставшихся в живых.
Пленники стояли с опущенными головами. В таком же унынии несколько часов подряд стоял с ними и Зопирион. В поисках знакомых лиц он постоянно вглядывался в длинные ряды пленных и неустанно твердил себе о собственной никчемности, никудышности… И как же теперь ему удастся спасти Коринну? Попасть в рабство и жить рабом? Рабство, как и смерть, было частью обычного хода вещей. Как и от смерти, никто от него не застрахован. Но аристократу, как и герою, просто невозможно оказаться в рабстве: он должен пасть на поле боя или лишить себя жизни. Однако Зопирион не сумел сделать ни того, ни другого. В голове крутились слова Поэта.
И, усугубляя печальный удел, покупатель может поставить на теле клеймо или выколоть татуировку, на манер финикийских рабовладельцев. Подобно большинству эллинов, почитающих культ тела, и несмотря на страстное желание умереть, Зопирион с отвращением думал о нанесении клейма, обрезании и любом другом членовредительстве.
Всего один раз в течение долгого дня пришел слуга с бадьей воды и ковшом. Он поил пленников так беспечно, что большая часть драгоценной влаги, стекая по подбородкам, проливалась впустую. Пленники томились в ожидании: длинная череда закованных в цепи дюйм за дюймом приближалась к невольничьему рынку.
Наконец, пришел черед Зопириона. С его запястий сняли цепи, а тунику — единственное оставшееся у него имущество — обернули вокруг головы. На помост его вывели два солдата, внимательно следивших за пленником, чтобы он не сбежал и не смог убить себя. Вокруг помоста также стояли солдаты. Зопирион посмотрел на полукруг торговцев и невольно вздрогнул.
— Ты кто? — спросил ведущий аукциона на ломаном греческом.
— Я Зопирион из Тарента, господин, — по-финикийски ответил юноша. Теперь приходилось внимательно обдумывать каждое слово. Он должен был произвести на покупателей впечатление, показать собственную ценность, чтобы не оказаться проданным на каторгу, например, в рудники. С другой стороны, нельзя было слишком важничать, чтобы не слишком взвинтить цену. В противном случае вряд ли его родным удастся выкупить пленника.
— Что ты умеешь делать? — спросил ведущий. В его голосе послышались нотки заинтересованности. Было очевидно, что речь и манеры Зопириона произвели на него впечатление.
— Я строитель. Могу проектировать и строить стены, оборонительные сооружения, верфи, доки, гидросооружения и военную технику.
— Вы видите! — поворачиваясь к торговцам, вскричал аукционер. — Смотрите, какой прекрасный раб с крупными яйцами! И помимо всего человек умный, образованный. Сколько вы предложите за этот цветок Эллады?
— Одну серебряную драхму, — сказал торговец.
— Ерунда! — вскричал аукционер. — Посмотрите, он говорит по-финикийски, да еще с прекрасным тирийским акцентом. За одно это можно добавить еще драхму.
— Одну драхму тридцать шекелей, — предложил другой торговец.
— Хорошая шутка! Он тянет на десять драхм. Посмотрите на глаза, в которых светится ум! Скажи еще что-нибудь, парень, чтобы эти скупердяи еще раз убедились в твоем уме.
— Если бы я был настолько умен, как ты говоришь, то не стоял бы перед вами, — ответил Зопирион.
Слова юноши вызвали смех.
— Драхма сорок шекелей, — сказал торговец.
— Драхма пятьдесят.
— Две драхмы.
Несмотря на все усилия ведущего, торг шел медленно. Цену увеличивали, прибавляя по пять шекелей. Зопирион предполагал, что его продадут за две драхмы сорок пять шекелей толстяку с широким поясом, когда сквозь толпу протиснулась хрупкая знакомая фигурка.
— Плачу три драхмы!
Торговцы встретили появление капитана Асто хмурыми взглядами — появление чужака, покупающего прямо в армии, и тем самым лишающих их законной прибыли. Тем не менее, ведущий аукциона продал Зопириона моряку.
Охваченный нахлынувшими чувствами, освобожденный и полный надежд, юноша сошел с помоста, надел рубашку и, не произнося ни слова, пошел вслед за Асто прочь с невольничьего рынка.
— Я не могу освободить тебя здесь, о, благородный господин, потому что тебя могут снова поймать и снова продать. Я заберу тебя в Панорм, где я теперь живу. Там ты поживешь у меня до конца войны, а потом ты снова обретешь свободу, — мягко произнес Асто по-гречески.
— Спасибо, дорогой друг, и спасибо богу, пославшему тебя. Ты случайно не видел мою жену среди пленных? Во время падения Мессаны она была там со своей семьей.
— Нет не видел, но можем пройтись и убедиться собственными глазами.
В течение часа они бродили по лагерю, просматривая каждую партию пленных. Однако ни Коринны с Хероном, ни членов семьи Ксанфа они не нашли.
— Если их взяли в плен, то, скорее всего, уже продали, — в конце концов произнес Асто. Пора возвращаться на мой корабль, я надеюсь до наступления темноты добраться до хорошей гавани.
— Как тебе удалось появиться так вовремя и спасти меня?
— Я работаю с поставками для армии Гимилко.
— При осаде Мотии взяли в плен кого-нибудь из твоих близких?
— Нет, боги были милостивы. Я молился, и госпожа Танит послала мне сон, в котором советовала мне перевезти семью в Панорм. Это очередной раз доказывает сказанное мной о богах на «Муттумалейне», ты помнишь? Они в полной мере управляют миром, до самой мелкой песчинки, и смертным без них никак не
