— Обязательно. До свидания, архонт. Да поможет тебе Гермес вернуться домой!
— Эй, ты поторопись, — закричали с корабля. Зопирион закинул за спину заплечный мешок, в котором лежал щит и смена одежды и, опираясь на копье, как на палку, начал подниматься по сходням.
— Тарентиец Зопирион? — не успел юноша спрыгнуть на палубу, как капитан Ифбаал обратился к нему с вопросом.
— Да, меня так зовут, — Зопирион положил на палубу вещи, чтобы было удобнее достать плату за проезд.
— Красивый молодой человек, не так ли? — заметил Ифбаал.
— Хорошо, что хоть кто-то так считает.
— Вот и держись подальше от моей каюты!
Зопириону не понравился ни тон, каким разговаривал капитан, ни зловещий блеск в его глазах. Несмотря на то, что Ифбаал держался спокойно, чувствовалось, что внутри он напряжен и натянут, как тетива лука, в любой момент готовая выпустить стрелу. Надеясь настроить капитана на более дружелюбный лад, Зопирион обратился к нему по-финикийски.
— Капитан, неужели в вашей каюте находится нечто настолько опасное, что к нему даже нельзя приблизиться? Неужели это голова Медузы Горгоны, один взгляд которой способен превратить нас всех в камень?
— В каюте каюта находится моя жена, и этим все сказано, — отрезал капитан на том же языке. — Она самая прекрасная женщина Египта, и мне совершенно не нужно, чтобы распутники-эллины проявляли к ней интерес.
Зопирион постарался улыбнуться.
— Вам нечего бояться, доблестный капитан. Пифагорейцам свойственно держаться подальше от чужих жен, — он повернулся и пошел располагаться на палубе неподалеку от Коринны и ее спутников.
— Асто! — пронзительно закричал Ифбаал. — Отвали сходни! Поднимай якорь! Четверо на весла, а остальным поднять парус!
Помощник капитана бросился выполнять команду, то и дело бросая беспокойные взгляды на своего начальника. Капитан, стоя перед каютой, взялся за рукояти румпеля, при помощи которого можно было управлять двумя боковыми рулями. На судне послышалось тихое бормотание — это пассажиры и их друзья обращались с молитвами к своим богам. Плеск волн переплетался со скрипом весел в уключинах и веревок в снастях. «Муттумалейн» медленно отходил от пристани. Рывками подняли желтый парус, он затрепетал и наполнился ветром. Корабль накренился и начал удаляться от пирса, держа курс под углом к берегу. Голубая с белой пеной вода бурлила за его грубой черной кормой. Гребцы ритмично поднимали и опускали весла. В небе над головами кружили и громко кричали чайки, а вдали на сапфировой глади моря играли, выпрыгивая из воды, блестящие серые дельфины.
Когда отплыли далеко от берега, на «Муттумалейне» началась сильная кормовая качка — внезапно разыгравшийся Борей [29] погнал волны ровными грядами на юг. Одна за другой зеленые валы перекатывались от кормы к носу, громко хлопали о кормовой подзор; приподнимая корпус, прокатывались под судном, вспенивались по обе стороны корабля. Матросы надели блузы и кильты.
Сеговак, держась за перила, наблюдал за игрой дельфинов. Так недавно пышущее здоровьем румяное лицо кельта теперь стало землисто-серым.
— Почтенный Зопирион, скажи, а существовал ли на самом деле некий грек, который изобрел крылья, при помощи которых человек мог летать? — спросил он. — Идея просто гениальная! Жаль только, что бедный человек подлетел слишком близко к солнцу, от жара светила воск растаял, и несчастный рухнул в море и утонул, а был такой умный! Помнится, когда я служил наемником у тирана Гермократа, мне рассказали эту историю.
— Этого человека звали Икар. По крайней мере, он погиб, летая на этих крыльях. Но сделал их Дедал, его отец — уточнил Зопирион.
— Не важно, как кого зовут. Но, думаю, их способ — перелет над морем — гораздо более удобный, чем путешествие на корабле.
— Это просто легенда, — заметил Зопирион. — Не забудь встать с подветренной стороны, если твой желудок выйдет из-под контроля.
— Но это еще хорошая погода, — вмешался в разговор Асто, застенчивого вида помощник капитана. — Если продержится такой ветер, мы прибудем в Мессану быстрее, чем за десять дней. Станет легче, если вы немного прогуляетесь. Видели бы вы, какие страдания приходятся на нашу долю, когда целый месяц дует, не переставая, встречный ветер, или налетает внезапный шторм! Или из глубин поднимаются морские чудища, чтобы напасть на нас!
— Может, не стоит слишком много толковать о чудищах, если вы хотите получать доход от перевозки пассажиров? — заметил Зопирион. — Хорошо ли идет торговля на побережье?
— Не без помощи Сивиллы, — ответил финикиец. — За ее советами люди съезжаются из разных мест, даже издалека, и благодаря этому некоторые убыточные рейсы становятся выгодными. Кампанцы обожают предметы роскоши, но сами торгуют в основном грубым волокном, которое не пользуется большим спросом в Элладе. В отсутствие пилигримов нам пришлось бы возвращаться порожняком…
— Асто! — раздался громкий крик капитана Ифбаала. — Встань у штурвала, порази тебя Мелькарт! [30] Я схожу вниз, посмотрю, что там.
— Иду! — прокричал Асто.
— Ифбаала считают самым отважным капитаном Внутреннего Моря [31]: весной он первым выходит в море и последним заканчивает навигацию осенью. — повернулся Асто к Зопириону. Даже дурные предзнаменования не в силах остановить его. И ничто не ускользнет от его внимания. Он всегда найдет, к чему придраться, даже когда все в полном порядке. Иду!
Помощник капитана низко поклонился Зопириону и убежал, громко топая по палубе босыми ногами. Старый этруск сидел на палубе, вытянув вперед и грея на солнышке искалеченную ногу. Поставив ладонь козырьком, он следил за кружащими над кораблем чайками.
— О чем это вы говорили по-финикийски? — спросил он на ломаном греческом.
— Асто рассказал мне, что наш капитан — настоящий Одиссей, судя по его мужеству и искусности, и ничто, даже дурные приметы не в силах задержать его.
— Тем глупее он и тем хуже нам, — произнес этруск. — Что бы ни происходило, приметы всегда предупреждают нас. Именно поэтому я и слежу за птицами. Я, зилат [32] Тарквиний, умудренный жизнью человек и занимаю важный государственный пост. Я знаю, о чем говорю.
— А что говорят птицы об этом путешествии?
— Ничего хорошего. Кого-то постигнет несчастье.
— Кого именно?
— Пока не знаю, скажу позже, — и этруск вернулся к наблюдению за птицами.
Сеговак стонал, обхватив голову руками. Коринна, прислонясь к перилам, смотрела в сторону берега. Когда корабль миновал пролив между мысом Мизенум и островом Прохитой, с востока открылся безбрежный Неаполитанский залив. Ограниченный слева — за кормой — островом Энария, справа — прямо по курсу — островом Капри, он представлял собой неправильный полукруг. Города и деревни на берегу казались ниткой белых бус на зеленой нитке, а среди них подвесками колье возвышались стены и храмы великого Неаполя, справа от которого неясно вырисовывался темный конус Везувия.
— Как похоже на великую Этну моей родины, — произнесла Коринна. — Но в отличие от Этны, которая дымится и время от времени плюется, эта гора выглядит спокойной.
— Я слышал одно предание о том, как однажды произошло извержение Везувия, — произнес Зопирион. — Но, по всей видимости, огонь вырывается из жерла с благими целями.
От одного жалкого вида Сеговака лицо девушки исказилось.
— Однако мне тоже не вполне хорошо, и голова болит. Я лучше отправлюсь в постель.
Певец тоже выглядел безрадостно. Мужчина и женщина средних лет сидели рядышком на палубе под небольшим зонтом — навесом, который они сами же и соорудили, и флегматично взирали на убегающие волны. По их виду невозможно было догадаться, испытывают ли они страдания. То же самое можно было
