любви в печени святого отшельника. И все же данная цыпочка – моя любимица, поскольку у меня нет своих дочерей. И посему я отнесся бы к такому делу весьма сурово, подкрепи вы свое обвинение фактами. Однако единственное ваше доказательство – это речи отребья, чье слово имело бы мало веса, будь они живы, и не имеет вообще никакого, раз они покойники.
Конечно, я мог бы допросить вас обоих с применением раскаленных щипцов, – доур неприятно улыбнулся, а Хассельборг и Джам почтительно потупились. – Такое обращение зачастую благодетельно для жертвы и всегда поучительно для зрителей. Но опыт говорит мне, что этот способ практически не приносит того, к чему мы стремимся, а именно – правды.
Сделав значительную паузу, Экрар посмотрел на дашта:
– А что бы вы сделали с этим человеком, шерг Джам?
– Уволок бы его обратно в Руз, Ваша Грозность. И милостиво заменил бы приговор «смерть-от-зубов- зверя» на «смерть-путем-обезглавливания», хотя ублюдок вряд ли оценит это. А если его колдовство сможет приклеить отрубленную голову к телу, то я подарю подлецу его никчемную жизнь.
– Но, – воскликнул король, – кто тогда завершит мой портрет? По сделанному наброску я вижу, что картина станет лучшей из когда-либо писанных с меня. Следовательно, шпион он там или нет, перед нами действительно настоящий художник. Нельзя, нельзя, нельзя, Джам, умерщвлять его, пока он не закончит свой великий труд. Мы обязаны пойти на это ради процветания империи!
Дашт пожевал губу и предложил:
– Может, оставить его во дворце под охраной стражников на время, необходимое для завершения картины, а потом убить, как он того заслуживает?
– Но, Ваша Грозность, – решительно встрял Виктор, – вы же понимаете, что истинный художник обладает тонкой натурой. Сможет ли он отдать все силы искусству, помня о висящем над ним смертном приговоре?
– Да, да, я принимаю ваш довод, зер Кавир. Более того, существует ведь еще и ваше обвинение против Джама...
– Вы ведь не верите в эти фантастические небылицы? – возмутился дашт.
– Будьте любезны не перебивать своего сюзерена! Так вот, выдвигать ничем не подкрепленное обвинение против моего вассала, зер Кавир, – очень и очень серьезное дело. Но и его слова против вас бездоказательны. А теперь вы оба выслушаете мой вердикт.
Вы, Кавир бад-Матлум, завершите начатую работу. После вы имеете право остаться под защитой Хершида, но, если дашт соберет бесспорные доказательства вашей вины, я выдам вас ему. Либо вы можете бежать в другие земли на свой страх и риск, потому что там Джам имеет право преследовать вас.
Вы, Джам бад-Коне, обязаны соблюдать эти условия. Пока господин Кавир находится на моей территории, не вздумайте посылать какого-нибудь головореза убить его. Если подобное произойдет, я знаю, где искать виновного. По-моему, мой вердикт абсолютно беспристрастен.
– Тогда, – прорычал Джам, – мне остается только один выход! Кавир бад-Матлум, или как тебя там, я вызываю тебя на поединок! Ты шпион, негодяй, вор, трус и ублюдок, попытайся опровергнуть это своим оружием! – с этими словами дашт сорвал перчатку и бросил ее в Хассельборга.
Король вздохнул:
– Я-то думал, что все улажено. Между прочим, я сомневаюсь в том, что дворянин с вашим высоким титулом имеет право опуститься до поединка с человеком такого низкого социального статуса, как господин Кавир.
– В таком случае вспомните дуэль Ездана с Киштаспанду, которая состоялась в прошлом году, – парировал Джам. – Художник считается выше простолюдина и может быть вызван на бой.
– Эй-эй, – остановил спор Хассельборг. – У нас в Малайере так дела не делаются. Объясните кто- нибудь. Дашт хочет со мной драться, верно?
– Еще как!
– А если у меня нет такого желания?
Джам издевательски рассмеялся:
– Разве я не говорил, что ублюдок слаб печенью! Он уже готов удирать! Ну, уважаемый зер, тогда вы получите пяток увечий в качестве клейма своей трусости. Я начну с ушей, потом...
– Можете не продолжать. Выбор оружия предоставляется мне?
– Разумеется. Любое оружие из утвержденного законом: копье, пика, кинжал, секира, булава, алебарда, гизарма* [24], цеп, дротик, лук, арбалет, праща или метательный нож. Со щитом или без него, в доспехах или нет, пешим или верхом. Я согласен на любое названное тобой оружие, ведь ты будешь двенадцатым из пытавшихся выстоять против меня. А двенадцать – мое счастливое число.
Догадываясь, что случилось с предыдущими одиннадцатью, Виктор вынул кастет и показал его королю:
– Это дозволено?
– Нет, нет, нет! Мы не дикари с Колофтских болот, чтобы молотить друг друга кулаками.
– Тогда арбалеты, без доспехов, пешими, – решил Хассельборг, прикинув, что мастер стрельбы из винтовки получает наилучший шанс именно с этим оружием. – Вам придется дать мне пару дней на тренировку.
– Принято, – согласился Джам. – Это будет отличная схватка, так как я главный охотник с арбалетом в Рузе. Видел мою коллекцию голов?
– Вы имеете в виду те, что на кольях над городскими воротами? Я счел их довольно пошлым выставлением напоказ своих достижений.
– Нет, дурак, голов убитых мной зверей! Ваша Грозность, позвольте мне настоять, чтобы вы приставили к этому мерзавцу стражу, дабы он не скрылся в ночи.
– Это справедливо, – ответил король. – Господин Кавир, слушайте мой приказ: перевезти все свое снаряжение в королевский дворец. Я пришлю людей, чтобы помочь вам.
А Виктор мысленно добавил: чтобы помешать сделать рывок к свободе.
Глаза Фории расширились от ужаса, когда ее герой рассказал о предстоящем бое. А Хасте посетовал:
– Какое безрассудство эти поединки! Совет в Мише недвусмысленно осудил их. Мы, священнослужители, долго старались убедить знать, что дуэль не что иное, как греховная глупость. Но дворяне бросали нам в лицо нашу же собственную астрологию, говоря: разве звезды не даруют победу тому, чье торжество предопределено? Признаюсь, этот довод действовал обескураживающе.
Хассельборг отправился к себе собираться, и Фория последовала за ним, властно велев паре приставленных к нему стражников:
– Оставайтесь за дверью, смерды! Приказываю!
Стражники то ли знали, что перед ними привилегированная особа, то ли сочли, что с такой деспотичной юной леди лучше не спорить.
Войдя в покои, она бросилась Виктору на шею и воскликнула:
– Мой герой! Любовь моя! Могу ли я что-нибудь сделать для твоего спасения?
– Вообще-то, да, – сказал он. – Ты не пришьешь пару подушечек в рукава моей старой куртки?
– Пришить подушечки? Что ты имеешь в виду?
Он терпеливо вывернул куртку наизнанку и объяснил, что именно требуется.
– А, теперь я понимаю, – догадалась она. – Швея я никудышная, но все равно не позволила бы сделать это никому другому. Когда ты наденешь свою куртку, оккультная сила моей любви проникнет в твою кровь и придаст тебе мощи и мужества для великих подвигов.
– Это было бы неплохо, – только и ответил Виктор, укладывая вещи.
– Так и произойдет. Смертью этого грязного мерзавца ты отомстишь за мои унижения.
Некоторое время Фория молчала, неловко работая иглой, затем оторвалась от шитья и спросила:
– Кавир, почему ты так холоден со мной? Ты холоднее, чем большая статуя Карара в Мише!
– В самом деле?
– Да, в самом деле. Разве я не давала тебе понять о своем желании всеми способами, дозволенными порядочной девушке? И даже не очень дозволенными? Послушай, дядя может сегодня же вечером
