маленькой квартирке без особого шика и абсолютно без всякой таинственности? Конечно, ты не захочешь этого. Для нас это было бы ошибкой. Давай попробуем немного продлить это очарование.
– Но ты ведь не хочешь, чтобы мы вернулись в ту гостиницу, где мы с тобой встретились?
– Нет, дорогой, это было бы слишком рано. Давай сохраним комнату с глициниями, также как и шампанское «Перье-Жуэ», на более отдаленные времена. А к тебе же мы можем пойти?
– Ко мне? – переспросил он.
Какое-то мгновение он помолчал, потом ответил:
– В конце концов, ты права, мы можем пойти и ко мне.
– А почему ты колеблешься? Может, ты боишься чего-то?
– Чего мне бояться? Я ничего не боюсь, дорогая.
– Например, тебя может кто-нибудь ждать там. Может быть, другая женщина?
– Я сказал тебе, что я тоже свободен.
– И часто ты приводил к себе женщин?
– Не чаще, чем в ресторан «Максим». Она заметила:
– Это не так уж и утешительно для меня. На что он ответил:
– Ты, конечно, не поверишь, если я скажу, что ты – первая женщина, которая придет ко мне домой. Но не это меня смущает. Понимаешь, в общем, все другие, что были раньше, приходили, но ни одна не смогла у меня остаться.
– Они что, так у тебя скучали?
– Нет, не думаю. Мне кажется, что любая из них хотела бы остаться у меня, но я очень дорожу своей независимостью.
– А ты думаешь, что я хочу у тебя отнять эту независимость?
– Да,– сказал он,– потому что ты – необычная женщина. Может быть, и сама того не желая, ты уже привязала меня к себе многими тонкими цепями, например, хотя бы своим умением рассказывать загадочные истории. Наверное, это глупо, но я очень люблю сказки, и в будущем мне было бы трудно обойтись без твоих историй. И потом, ты – это ты...
Устремив на него взгляд своих огромных глаз, она спросила:
– Ты боишься, что если я войду в твою личную жизнь, я больше не уйду из нее? Можешь быть спокоен: я умею уйти тогда, когда нужно. Думаю, что ты боишься самого себя. Значит, ты не пойдешь на то, чтобы пережить такое испытание?
Он коротко и спокойно сказал ей:
– Пойдем.
Казалось, Хадиджа не проявила особого интереса к интерьеру и меблировке квартиры, в которую попала. Впрочем, комнаты были обставлены с редким и безупречным вкусом. Что было очень приятно в этой квартире одинокого холостяка, так это то, что все, в ней находившееся, было выбрано и куплено самим хозяином квартиры. Цвет ткани, которой была обита мебель, и красноватый бархат двойных штор,– во всем этом были спокойствие и уверенность, и совершенно не было заметно, чтобы в этой квартире работал дизайнер, который сказал бы: «Вот здесь, месье, мы поставим комод в стиле Людовика XVI, напротив нужно расположить английские кресла, а на этой стене будет хорошо выглядеть абюссонский гобелен, мы специально осветим его прожекторами, прикрепленными к потолку,– это производит большое впечатление. Что касается ковров, конечно, они должны быть мягкими, с ультрасовременным рисунком».
Единственным предметом меблировки, казалось, сразу приворожившим Хадиджу, было огромное канапе, которое находилось в зале. Едва попав в комнату, сна бросилась к нему и уселась в уголке, поджав под себя ноги и сбросив на ковер свои золотые сандалии – казалось, она, наконец, нашла для себя удобное убежище, из которого можно наблюдать тихонько всю комнату и быть очень неприметной.
– Хочешь чего-нибудь выпить?
– Нет, Ален, мы достаточно выпили сегодня. Иди ко мне.
Он не успел ничего ответить, как она стала быстро разбирать свою красивую прическу, вынимая из нее шпильки, и скоро на плечи и лицо ее посыпался поток красивых тяжелых волос цвета эбенового дерева.
Ален был очарован.
– Почему ты вчера не показала мне свои прекрасные волосы? Почему ты прятала их в этой прическе?
– Потому, что всему свое время. Я сказала тебе, что настоящее искусство влюбленных – не показывать все сразу.
– Никогда еще я не видел таких прекрасных волос.
– В моей стране их называли «шаар кайфа аль харир».
– Переведи мне, пожалуйста, быстрее.
– «Шелковые волосы».
– Но какой они длины?
– Пятьдесят пять сантиметров. А когда я приехала в Париж, два года назад, они были на десять сантиметров длиннее, но мне пришлось их немного подстричь.
– Зачем ты сделала это, это ведь преступление!
