— Им я не доверяла. В моем несчастном муже они видели лишь некий «казус» для использования в своих собственных целях, для саморекламы. Достаточно сказать, что эти так называемые защитники были уверены в его виновности, а ведь я убеждена, что Жак не убивал!
— Что заставляет вас так думать, мадам?
— Глубокая уверенность в том, что Жак не способен на убийство! Никто в целом мире не знает его лучше меня.
— Не сомневаюсь в этом, мадам. Как раз этим вы и окажете мне огромную помощь.
— Нет, мэтр! Я могла бы быть вам полезной, если бы Жак хотел, чтобы его защищали. Но он этого не хочет. Он делает все для того, чтобы его осудили: я чувствую, я знаю это! Ни вам, ни кому другому не удастся вырвать у него тайну, если даже я не добилась этого на корабле, когда была единственным посредником между ним и комиссаром во время допросов.
— Как ни прискорбно в этом признаваться, мадам, но я, как и мои предшественники, убежден, что ваш муж действительно убил американца! Тому множество доказательств: отпечатки пальцев, его собственные признания.
— Но почему же, по-вашему, он убил этого человека? Ведь он не был с ним знаком, даже не подозревал о его существовании!
— Только вы, мадам, можете помочь мне найти ответ на это «почему»… У меня есть все основания полагать, что мотив преступления был настолько веским — это я, кстати, уже сообщил вчера вашему мужу, через переводчика, — что для меня не составит труда добиться его оправдания.
Молодая женщина устремила на адвоката долгий, испытующий взгляд. Потом произнесла почти шепотом, будто боялась, что ветер разнесет ее слова по пустынному парку:
— У Жака не было никакой причины убивать…
— К счастью, дорогая госпожа Вотье, вы сказали это всего лишь передо мной, защитником вашего мужа и, следовательно, вашим другом! Если вы повторите эти слова перед судом, куда я твердо намерен пригласить вас в качестве свидетеля защиты, боюсь, осуждения Жака Вотье не миновать! Полагаю, мадам, нам следует встретиться завтра у меня и поговорить более подробно. Будем считать, что это свидание на свежем воздухе послужило лишь нашему знакомству. Час назначьте сами, но не забывайте — время не ждет!
— Дайте подумать. Я позвоню вечером, часов в одиннадцать.
— Как вам будет угодно…
Минула неделя с тех пор, как старшина сословия поручил защиту Жака Вотье Виктору Дельо. И вот адвокат снова появился во Дворце.
— Ну, — спросил Мюнье, принимая его в своем кабинете, — как продвигается дело?
— Я почти готов, — непринужденным тоном ответил Дельо, буквально ошеломив этим своего товарища по студенческим годам.
— Браво! Ты пришел попросить отсрочить процесс?
— Нет. К началу судебного заседания — двадцатому ноября — я буду готов.
— В добрый час! Неужели тебе удалось так быстро разобраться в этом деле? Ну, и что же ты думаешь о своем клиенте?
— Позволь не отвечать…
— Как тебе будет угодно! В общем, ты доволен? Ты больше не сердишься на меня за то, что я взвалил на тебя эту работу?
— С благодарностями пока повременю… А сейчас я хотел бы поговорить со своим соперником на предстоящем процессе.[2]
— С Вуареном? Ты знаешь его?
— Понаслышке…
— Грозный противник! Адвокат при американском посольстве. По-моему, сейчас он должен быть во Дворце: я прикажу, чтобы его нашли…
— Ты оказываешь мне большую услугу! — заметил Дельо. — Я все думал, снизойдет ли мой знаменитый коллега до знакомства с жалким адвокатишкой…
— В любезности Вуарену не откажешь, хоть он и держится высокомерно… Может, он и не слышал о тебе, но я уверен, с уважением отнесется к коллеге, взвалившему на плечи тяжкое бремя защиты этого Вотье. Ваши профессиональные отношения будут отличными, иначе и быть не может… Ага, вот и он… Прошу вас, входите, дорогой друг. Это ваш оппонент в деле Вотье, мой старый добрый товарищ Дельо…
Рукопожатие адвокатов вышло вялым. Вуарен и Дельо являли собой полную противоположность друг другу. Вуарен выглядел прекрасно; будучи двадцатью годами моложе соперника, он любил изъясняться витиевато и упивался собственным красноречием. Внутреннее отличие было куда как существеннее: если Виктор Дельо думал только об интересах клиента, то Андре Вуарен пекся прежде всего о собственной персоне. Защитник интересов гражданского истца решил сразу же расставить все по своим местам:
— Вы, дорогой коллега, по-моему, впервые выступаете в Суде присяжных?
— По правде говоря, да, и не слишком этим горжусь!
— Как я вас понимаю! Перестраиваться всегда так трудно… Вот я, например, дела Исправительного суда предпочитаю уступать коллегам…
— Раз уж мне посчастливилось, дорогой коллега, встретиться с вами, разрешите спросить, скольких свидетелей вы собираетесь представить суду?
— Около дюжины… А вы?
— Едва ли половину… — развел руками Дельо.
— Это меня не удивляет! От ваших предшественников я слышал о трудностях, с которыми они столкнулись.
— Они не слишком старались! — с улыбкой заметил Дельо. — Что ж, дорогой коллега, до встречи на первом заседании суда…
После ухода Виктора Дельо элегантный мэтр Вуарен доверительно сказал старшине сословия:
— Старый чудак! Откуда он взялся? Из провинции?
— Ошибаетесь, мой дорогой… Еще немного, и Дельо станет старейшиной парижской адвокатуры…
— Невероятно! Разрешите узнать, дорогой старшина сословия, почему вы поручили это дело именно ему?
— По трем существенным причинам: во-первых, никто не хотел брать на себя защиту Вотье; во- вторых, я счел справедливым поручить такому человеку, как Дельо, дело, которое может наконец принести ему известность — пока хотя бы среди коллег; в-третьих, ваш противник, по-моему, не лишен таланта…
— В самом деле? — скептически осведомился Вуарен.
— Пусть у него не слишком представительная внешность, однако он, на мой взгляд, обладает качеством, все более и более редким в нашей профессии: он любит свое дело…
Будущему адвокату, Даниелле Жени, до сих пор не выпадала удача присутствовать на процессе в Суде присяжных, поскольку места, выделяемые адвокатуре, всегда распределяются среди элиты. Однако сегодня, двадцатого ноября, в день открытого процесса по делу Вотье, девушке повезло. Получив место на скамье защиты благодаря Виктору Дельо, представившему ее всем во Дворце как свою первую помощницу, она с любопытством рассматривала зал суда и заполнивших его людей. В накинутой на плечи мантии и адвокатской шапочке на темных кудрях Даниелла ощущала себя в своей стихии.
Первым объектом, попавшим под обстрел горящих жадным любопытством глаз девушки, стал, естественно, ее ближайший сосед — ее славный, несравненный Виктор Дельо. Даже такое важное обстоятельство, как сегодняшний процесс, не заставило его изменить свой неказистый облик: на нем была все та же порыжевшая мантия, и очки его по-прежнему то и дело спадали с носа. Меньше всего на свете адвокат обращал внимание на пятьсот пар глаз, нацеленных на него со смешанным выражением изумления и сочувствия: присутствующие спрашивали себя, откуда взялся здесь этот ходячий анахронизм и как он, черт побери, рассчитывает с честью выйти из битвы в таком безнадежном деле. Все внимание Виктора Дельо было сосредоточено на том, чтобы разобрать в гаме голос своего соседа слева, директора Института
