чувствовавшему себя смущенным в присутствии стольких лиц, она вскричала:
– Милостивый государь, я требую от вас, чтоб вы сказали истину об этой девке. Не правда ли, что она была в одном из тех домов, которые стыдишься назвать, что вы там с ней познакомились?
– Сударыня, – отвечал Мино, стараясь принять величественную позу, – правда, что эта молодая дама, которая, кажется, тогда была еще девицей, пришла в заведение госпожи Танкрет, думая, что это гостиница, она искала ночлега.
– А! Я знаю тебя, дрянь ты эдакая! – пробормотал сквозь зубы Сабреташ, смотря на Мино. – Подожди, мы с тобой перекинемся словечком.
– Но эта женщина оставалась потом в этом доме позора, зная, однако же, где она находится?
– Сударыня… да, то есть… ее удерживали немного силою, но ведь это было для ее же пользы.
– Негодяй! – воскликнул господин Дюмарсель. – Как смеете вы оскорблять эту молодую женщину, клевеща на нее таким ужасным образом. Но, к счастью, дядя ее здесь, чтобы опровергнуть вашу ложь.
– Ее дядя? – отвечал Мино. – Позвольте, милостивый государь, но у маленькой Вишенки… потому что это она, у нее не было ни дяди, никаких родственников, она брошенное или найденное дитя, как она сама много раз нам говорила.
– Неужели это все правда? – прошептал господин Дюмарсель, смотря на Вишенку, которая лежала без чувств, в то время как Сабреташ смачивал ей лоб холодной водой.
– В доказательство того, что я не обманщик, – продолжал Мино, шаря в своем старом портфеле, – я вам сейчас подам карту, которую эта барышня всегда чрезвычайно берегла. По ней она могла когда-нибудь отыскать своих родителей, она оборонила эту карту на лестнице, а я, так как имею привычку всегда все поднимать, поднял и эту карту, это бубновая дама, но на оборотной стороне что-то написано…
– Дайте, дайте! – вскричал господин Дюмарсель, почти вырывая из рук Мино карту, которую тот вынул из своего портфеля.
Но едва он бросил взгляд на карту и на почерк, как охнул и проговорил, весь дрожа:
– Боже мой! Боже мой! Но это мой почерк, это я написал…
– Ваш почерк! – удивился Сабреташ. – Но эту карту нашли у кормилицы, которая везла эту малютку в Париж и умерла внезапно, в одной гостинице близ Немура; девочку приняли и воспитали в этой гостинице… это случилось лет двадцать тому назад.
– Возможно ли! Какое счастье! Неужели я нашел наконец мою Клотильду, мою дочь, которую я оплакиваю и так давно отыскиваю. Но если это она, то у нее должен быть на шее медальон, подобный вот этому.
– О! У нее есть точно такой, – отвечал Сабреташ, – вот… смотрите.
И, расстегнув верх платья у Вишенки, старый солдат указал на тонкий шелковый шнурок, тихонько потянул его и вытащил медальон.
Осмотрев эту вещицу и сравнив ее со своим медальоном, господин Дюмарсель упал на колени перед Вишенкой, в которой он узнал дочь; взял в ладони ее голову, покрыл поцелуями, громко, называя ее своею милою Клотильдой.
Гастон и Сабреташ разделяли его радость. Господин Мино нашел нужным поскорее удалиться со своей собакой. Что касается госпожи де Фиервиль, то она упала на стул, бледная, угрюмая, и не поднимала глаз.
Наконец Вишенка пришла в себя. Увидя стоящего возле нее на коленях господина Дюмарселя, слыша, что он называет ее своей дочерью, осыпает нежными ласками, молодая женщина подумала, что она все это видит во сне… но Сабреташ, который держал ее руки, сказал ей, плача и смеясь в одно и то же время:
– Да, малютка… это не сон, господин Дюмарсель ваш отец. Он удостоверился в этом, увидев медальон, который вы всегда носили на груди.
– Да, милое дитя мое… да, вы та самая Клотильда, о которой в продолжение двадцати лет я ничего не знал, но которую я продолжал везде разыскивать, потому что какой-то тайный голос говорил мне, что я наконец найду свою дочь, этот же голос и побуждал меня любить вас.
– О, милостивый государь, неужели это правда? Такое счастье.
– Зовите меня отцом.
– Отец мой!..
Но вдруг, увидев в глубине комнаты госпожу де Фиервиль, Вишенка изменилась в лице, побледнела и прошептала:
– О! Боже мой! Но я забыла… тетка Леона… знает все мои грехи… она вам их расскажет… Ах, я тогда не осмелюсь более называть вас отцом, вы, может быть, станете краснеть за меня.
– Никогда, милое дитя мое, никогда! Вишенка более не существует, вы теперь Клотильда Дюмарсель, супруга Леона Дальбона, забудьте прошлое. Если несчастье толкнуло вас в пропасть, то раскаянием своим вы доказали, что никогда не поздно возвратиться на путь добродетели.
– Ваш бесчестный подлый гонитель, этот недостойный Фромон, его уж более нет в живых, я отомстил за вашего мужа, – сказал Гастон.
– А этот дрянной человек, который сейчас был здесь, тоже недолго проживет, – пробормотал Сабреташ.
– Что до госпожи де Фиервиль, – продолжала господин Дюмарсель, – то я полагаю, что с этой минуты она не захочет вам более вредить… мать должна быть снисходительна к ошибкам дочери.
– Мать! – вскричала Вишенка.
– Мать! – хором повторили Гастон и Сабреташ.
– Да, дочь моя… вот та, которая дала вам жизнь… Знаю, что, разоблачая эту тайну, я наношу ужасный удар госпоже де Фиервиль, но мне нечего щадить ту, которая при вашем рождении оттолкнула вас от себя и всячески старалась теперь разлучить вас с мужем.
При этих словах госпожа де Фиервиль вздрогнула и, закрыв лицо руками, окаменела.
Вишенка тихо подошла к ней и упала перед ней на колени, не сдерживая слез, простирая к ней руки, она произнесла:
– Умоляю вас… скажите, что и вы тоже меня прощаете… Ошибки мои были невольные… раскаяние искреннее… Ах, если бы возле меня была тогда моя мать, как бы я была счастлива любить ее… ухаживать за ней… Вы не будете меня больше ненавидеть, не правда ли? Пусть это будет мне вашим прощеньем!
Госпожа де Фиервиль, казалось, колебалась; в душе ее происходила борьба; наконец, не глядя на дочь, она протянула ей руку, которую Вишенка осыпала поцелуями и слезами. Потом, встав поспешно и не отнимая от лица платка, которым она его закрывала, стремительно вышла из комнаты.
– Теперь, – сказал господин Дюмарсель, целуя Вишенку, – пойдемте к вашему супругу, дочь моя, и расскажем ему о случившемся. Но только в таком случае, если он в силах перенести наше счастье.
– Идите, – говорит Сабреташ, – я приду к вам после, мне нужно прежде окончить одно дело.
И старый солдат вышел из дома Леона с намерением отыскать Мино. У крыльца он столкнулся с Петардом, державшим под своим пальто две сабли.
– Ты не пришел передать мне о последствиях дуэли, – сказал своему товарищу Петард, – я очень тревожился и пошел тебя отыскать. Из предосторожности я взял с собою оружие, чтобы стать на твое место, если бы ты был ранен.
– Спасибо, товарищ. Дело обошлось без моей помощи. Господин Гастон славно отделал негодяя, ранившего господина Леона. Но это не все, моя милая Вишенка… Агата… которая теперь называется Клотильдой, нашла своего отца. Это тот добрый господин Дюмарсель, к которому мы ходили в Нейли… само Небо все это устроило.
– Возможно ли? Как я рад… и эта милая барышня… я уж теперь и не знаю, как ее называть.
– Разве дело в имени? Она счастлива, это все, что ты хотел знать, не правда ли?
– Теперь, стало быть, сабли не понадобятся! Я пойду, отнесу их тому, кто мне их дал.
– Постой, видишь ты вон того человека, пробирающегося вдоль домов, со своей маленькой, черной собачонкой?
– Да, и мне кажется, он пьян… он не твердо держится на ногах.
– Догоним его… это тот самый человек, который однажды вечером осмелился остановить Вишенку на бульваре.
– И которого ты за это поколотил, помню.
