взвешенном состоянии» между переворотами; один переворот лишал богатых их имущества, другой – возвращал им богатство. Так продолжалось от Пелопоннесской войны до завоевания Греции римлянами.
В каждом городе богатые и бедные были врагами, которые жили рядом, причем одни жаждали богатства, а другие наблюдали, как с завистью смотрят на их богатство. Между ними не было никаких отношений, они не оказывали друг другу никаких услуг, не было ничего, что бы их объединяло. Бедные могли завладеть богатством, только отняв его у богатых. Богатые могли защитить свое богатство только с помощью силы и хитрости. Они с ненавистью смотрели друг на друга. В каждом городе было две группы заговорщиков: бедные объединили усилия от алчности, богатые от страха. Аристотель говорит, что богатые дали друг другу такую клятву: «Клянусь, что я буду вечным врагом народа и сделаю ему столько зла, сколько смогу».
Трудно сказать, какая из двух сторон совершила больше преступлений и проявила больше жестокости. Они не испытывали друг к другу никаких чувств, кроме ненависти. Гераклид Понтийский сообщает о жестокостях, сопровождавших эту борьбу: «В Милете шла война между богатыми и бедными. Сначала верх одержали демократы. Они прогнали богачей, загнали их детей на гумно, где их растоптали быки. Когда знать вновь захватила власть (в ее среде также шли раздоры), то виновники гибели ее детей вместе с их детьми были обмазаны смолою и сожжены»[188].
А что же простые люди? Они уж точно были не в ответе за это насилие и злодеяния, однако именно их они затронули в первую очередь. Больше не было никаких руководящих органов, а простые люди могли жить только в условиях четко соблюдаемых законов. Отсутствовало управление, у власти были отдельные фракции. Теперь магистраты пользовались своей властью не для создания мира и порядка, а для удовлетворения интересов какой-нибудь одержимой жаждой наживы партии. У властей не было ни законных прав, ни священного характера; ни о каком добровольном повиновении не шло и речи; люди только и ждали возможности отомстить угнетателям. Город, по словам Платона, превратился в собрание людей, где одна группа властвовала, а другая была порабощена. Форма правления называлась аристократической – когда богатые были у власти, и демократической, когда у власти были бедные. В действительности истинной демократии больше не было.
Демократия исказилась с того дня, как в дело вмешались материальные интересы. Демократия с богатыми у власти превратилась в жестокую олигархию, демократия с бедными у власти стала тиранией. В период с V до II века до н. э. борьба шла во всех городах Греции и Италии, за исключением Рима. Мы можем легко отличить тех, кто хотел уничтожить республиканскую форму правления, вызывавшую ненависть части народа, и тех, кто стремился ее сохранить. Богатые, более просвещенные и высокомерные, сохраняли преданность республиканскому строю, в то время как бедные, для которых политические права не представляли особой ценности, в качестве вождя охотно признавали тирана. Когда после нескольких гражданских войн бедный класс понял, что его победы ни к чему не приводят, противная сторона всегда возвращается к власти и после многочисленных взаимных конфискаций и реституций приходится возобновлять борьбу, бедный класс пришел к мысли об установлении монархического строя, более удовлетворяющего его интересам, который, навсегда уничтожив аристократическую партию, даст бедным возможность в будущем пользоваться плодами своих побед.
С этого времени партии изменили названия; они больше не были аристократическими и демократическими; одни боролись за свободу, другие за тиранию. Но как бы они ни назывались, это по- прежнему была борьба между богатством и бедностью. Свободой назывался тот строй, при котором у власти были богатые, защищавшие свое состояние, а тиранией – строй их противников.
В истории Греции и Италии практически все тираны были выходцами из народа, и аристократия была их врагом. «Тиран становится из среды народа против знатных, – пишет Аристотель, – чтобы народ не терпел от них никакой несправедливости… Тираны в основном являются демагогами… Средством достижения тирании является приобретение доверия толпы, а доверие можно приобрести, объявив себя ненавистником богатых». Так поступили Писистрат в Афинах, Феаген в Мегарах, Дионисий в Сиракузах.
Тиран всегда воюет с богатыми. В Мегарах по приказу Феагена были перерезаны большие стада скота, принадлежавшие местной знати. В Кумах Аристодем отменил долги, отобрал землю у богатых и распределил ее между бедными. Так же поступили Никоклес в Сикионе и Аристомах в Аргосе. Писатели изображают всех этих тиранов невероятно жестокими. Вряд ли они были такими от рождения; они стали жестокими под давлением обстоятельств. Тираны удерживали власть только до тех пор, пока могли удовлетворять требования ненасытной толпы и управлять ее страстями.
Что представлял собой тиран греческого города? Этот человек, не имевший посредников в лице чиновников и министров, напрямую общался со своими подданными. Он не занимал такого высокого и независимого положения, как правитель большого государства. Он испытывал те же чувства, что и обычный человек. Охотно извлекал выгоду от конфискации; был подвержен приступам гнева; был мстителен; испытывал чувство страха; понимал, что его окружают враги, а общественное мнение одобряет убийство, если жертвой становится тиран. Можно представить, каким было правление подобного человека. За исключением двух или трех достойных уважения личностей, тираны, правившие во всех греческих городах в IV и III веках, потворствовали низменным инстинктам толпы и уничтожали всех, кто возвышался над толпой благодаря своему происхождению, богатству или заслугам. Тиран обладал неограниченной властью. Греки смогли убедиться, как легко республиканский строй, если он без должного уважения относится к правам личности, превращается в деспотизм. Древние предоставили такую власть государству, что в тот день, когда эту власть взял в свои руки тиран, народ оказался беззащитен, и тиран стал законным властителем их жизней и имущества.
Глава 13
ПЕРЕВОРОТЫ В СПАРТЕ
Не следует думать, что Спарта на протяжении десяти веков не пережила ни одного переворота. Фукидид сообщает, что ее раздирали разногласия больше, чем любой из греческих городов; «Лакедемон после его заселения дорийцами… больше всех городов… страдал от междоусобных распрей»[189].
Нам почти ничего не известно об этих внутренних разногласиях только потому, что правительство Спарты придерживалось правила окружать себя глубочайшей тайной; по словам Фукидида, «по причине скрытного характера, свойственного их государственному строю»[190] .
Однако тех сведений, которыми мы обладаем, вполне достаточно, чтобы, по крайней мере, утверждать, что, если история Спарты и отличается существенным образом от истории других городов, она тем не менее пережила такие же перевороты.
Дорийцы были уже сложившимся народом, когда вторглись на Пелопоннес. Что заставило их покинуть свою страну? Действительно ли это было вторжением в чужую страну, или это была внутренняя революция? Мы этого не знаем. Но можно с уверенностью сказать, что в тот период жизни дорийцев у них уже не было родового строя. Мы не находим у них древней семейной организации, следов патриархального быта, религиозной аристократии, наследственной клиентелы. Мы видим только воинов, равных по положению, под властью царя. Вполне вероятно, что первый социальный переворот уже произошел, или в Дориде, или по пути в Спарту. Если мы сравним дорийское общество IX столетия с ионийским обществом той же эпохи, то увидим, что первое подверглось изменениям намного раньше, чем второе. Ионийское общество позже вступило на путь переворотов, но прошло по нему значительно быстрее.
Хотя у дорийцев к моменту прибытия в Спарту уже не было родового строя, они еще не могли полностью отказаться от него; у них сохранились некоторые древние институты, такие, к примеру, как право первородства и неотчуждаемость наследства. В результате в спартанском обществе появилась аристократия.
Согласно преданиям, когда появился Ликург, в Спарте было два класса, и эти классы враждовали между собой. Царская власть, естественно, стремилась принять сторону низшего класса. Ликург, который не был царем, стал во главе аристократии и одним ударом ослабил власть царя и надел ярмо на шею народа.
Нас не должны вводить в заблуждение разглагольствования некоторых древних и многих современных писателей о замечательных спартанских институтах, о неизменной удаче, сопутствовавшей спартанцам, о равенстве, совместном проживании. Из всех городов, когда-либо существовавших на земле, Спарта,
