совершенно неожиданный посетитель, и моя жизнь обрастает новым слоем сложностей.
– Смотрите-ка, кто пришел! – восклицаю я, когда в палату входит Дэниель.
Я только что закончила серию интенсивных упражнений, и мышцы все еще натужно ноют – те мышцы, которые я ощущаю. Целую минуту я не могу разобрать, что в нем такого необычного, но наконец замечаю: он не в больничной униформе. Линялые джинсы, старая гавайка и сандалеты вместо бледно-зеленого халата и тапочек на мягкой подошве, в которых я видела его до сих пор.
Он улыбается, заметив подаренную им брошку у меня на подушке, и в комнате чуточку светлеет.
– Как дела, Джилли? – спрашивает он.
– Лучше, – сообщаю я и, не дав ему перейти к привычным расспросам о ходе лечения, добавляю: – И хуже тоже.
Он переставляет стул поближе к изголовью, и мы немножко болтаем о старых пациентах, лежавших в одно время со мной, и тому подобных делах.
– Может, тебе это покажется неприличным, – вдруг говорит он, – потому что ты лежала в моем отделении и все такое, но я хотел спросить, не согласилась бы ты как-нибудь погулять со мной?
Надо же! Похоже, Софи была права насчет его. Хотя он такой красивый и славный, что тут наверняка что-то не так.
Он сидит, ждет ответа, а я не знаю, что сказать.
– Почему ты стал медбратом? – спрашиваю я. Он словно не слышит, долго тянет с ответом.
– Извини, – говорю я. – Сую нос не в свое дело, да? А ты ведь просто пригласил меня прогуляться.
– Да нет, все в порядке, – говорит он. – Просто ты застала меня врасплох, а я давно уже об этом не задумывался. – Он медлит еще несколько мгновений, прежде чем продолжить: – Мой папа умирал от рака – я еще мальчишкой был. Каждый день заходил к нему в больницу после школы, и, понимаешь, почему-то мне запомнилось, как сиделки и санитары заботились обо всех этих умирающих людях. Когда папа умер, я уже знал, чего хочу, – заботиться о других. Помогать, когда люди попадают в это страшное место и ничего не могут сделать сами, потому что собственное тело им изменяет.
– А почему не стал врачом?
– Никого не хочу обидеть, но врач – это не то. Понятно, они делают операции, назначают лечение и все такое, но на передовой двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю не они, а мы. Когда какого- нибудь несчастного малыша выворачивает наизнанку, не врач перестилает постель, уговаривает его, что стыдиться нечего, помогает почувствовать себя нормальным. Это мы уговариваем его, что он ничего дурного не натворил, просто болезнь завладела его телом, а он тут ни при чем. Мы всегда с ними, со всеми больными, все время.
Я смотрю на него, и в голове одна-единственная мысль: «Ничего себе! Настолько хорош, что даже не верится!»
– Ты не гей? – спрашиваю я.
Он хмурится:
– Почему? Оттого что стал медбратом?
Я качаю головой:
– Нет. Я знаю, что нельзя обобщать, но до сих пор все одинокие умные красавчики, какие мне попадались, оказывались геями.
– По-твоему, я умный красавчик?
– Вообще-то да. У вас что, зеркала в сестринской нет?
Он краснеет, но я вижу, что ему приятно. Откашливается.
– Так как же насчет свидания?
– Ты на меня посмотри, – говорю я. – Я не на жалость напрашиваюсь, так что не надо лекций о бодрости духа, но давай смотреть правде в глаза. В ближайшее время мне по городу не гулять.
– Я имел в виду что-нибудь, что тебе по силам, – смущается он. – Можно посмотреть кино в холле или поужинать в кафетерии… что-то в этом роде.
Под моим взглядом он окончательно сбивается и с трудом выговаривает:
– Так как?
– Я думала, таких, как ты, уже не делают, – говорю я.
Мне видно, что из-под воротничка на его лицо накатывает новая волна краски, но он не обращает на это внимания и спокойно ухмыляется.
– Но было бы неплохо, – говорит он, – верно?
Я киваю, хотя в последнее время уже ни в чем не уверена.
Как раз сейчас его интерес ко мне очень осложняет дело. Речь даже не о Сломанной Девочке – поскольку его это, кажется, не смущает. Но что будет, когда он столкнется с Девочкой-Луковкой, которая прячется внутри? Когда разберется, что творится у меня в голове? Провалы в памяти, сложности с интимной близостью и – вершина всего – странствия в страну снов! С виду он славный, нормальный парень. Умный красавчик, я не соврала. Доброе сердце, заботится о людях. Чего еще желать девице?
Но сколько времени ему понадобится, чтобы броситься наутек, заглянув на минутку ко мне в голову? О таких вещах мы с ним ни разу не заговаривали.
Так к чему оттягивать неизбежное? Покончим с ним сразу.
